Три смерти Ивана Громака

– Будьмо, пока никто не видит! – тихо процедил он, воровато оглядываясь по сторонам (побаивался не столько тёщи, сколько вездесущей супруги).

– За нас! – поддержал зятя Иван Григорьевич.

– Прекрасное вино, – прищёлкнул языком Слава. – Густое, насыщенное… Это тот самый бако, который вы так нахваливали намедни?

– Так точно, сынок… Наливай ещё… – И пояснил: – Руку менять – последнее дело!

– Согласен… Опять по полному, отец?

– Не опять, а снова… Как же иначе? По-другому нельзя.

– Может, лучше по половинке, а? – осторожно предложил зять.

– Ты что, краёв не видишь? – удивился Громак.

– Упьёмся, батя, как пить дать, упьёмся! Слишком высокий темп взяли…

– Ничего. Скорость употребления не всегда тождественна скорости опьянения. – Глава семейства поднял свой стакан: – Норок!

– Что ещё за нырок, Иван Григорьевич? – не понял Слава.

– Не нырок, а норок, – пояснил бывший гвардии старшина. – Будь здоров по-молдавски, откуда я этот сорт винограда привёз.

– А… Алаверды – норок. Понял… – Похоже, вино уже ударило зятю в голову, потому что он глубокомысленно заявил: – Здоровье – главное в жизни человека. Остальное купим. Верно я говорю, дедуля?

– Абсолютно правильно. А ещё важны согласие и дружба. Не только между отдельными индивидами, но и между народами. Человек ведь существо социальное… Поэтому, поверь мне, очень важно, чтобы рядом находились люди, разделяющие одинаковые с тобой ценности. Если этого не будет, начнёт литься кровь… Реками… Как в Приднестровье, как в Нагорном Карабахе.

– У нас в Украине такое вряд ли возможно! – возразил Слава. – Слишком мирный, толерантный, как сейчас говорят, народ – малоросы. И всегда были такими.

– Ну, не скажи, Вячеслав Сергеевич… Не скажи. Это ведь не от нас с тобой зависит. Как решит мировое правительство – так и будет.

– Вы приверженец теории заговора, отец?

– Конечно… Вот Союз – какой крепкий был? А развалили его буржуи, не поперхнувшись, – никто и глазом не успел моргнуть. По чьему-то высочайшему велению, на одной шестой части суши в одно мгновение появилась целая куча независимых, вроде как государств. А что толку? Хоть одно из них богаче стало? Нет… То-то же! Зачем тогда вся эта возня?

– Согласен… – мотнул головой Слава. – Мы от этой независимости ничего не выиграли… А знаете, какую территорию сегодня называют вильной Украиной? Тридцатикилометровую зону отчуждения вокруг Чернобыля.

– Молодец, – печально улыбнулся Иван Григорьевич. – Точно подметил.

– И так по всем постсоветским странам. Там – пенсии не платят, там – какие-то новоявленные баи появились, пожизненные правители… Да и в нашей хате во всю жирует кто? Не фронтовики, не дети войны, не рабочие-крестьяне, а отпетые мошенники. Новые хозяева жизни. А у нас с вами, пардон, – шиш в дырявом кармане. Вино, водку – и то должны в домашних условиях гнать. В магазинах ведь не накупишься! Цены в них теперь не просто кусаются! Грызут, глодают трудящегося человека так, что сверху одни голые кости остаются!

– Точно… – согласился Громак-старший. – Капитализм – это не сахар!.. Ладно, Слава… Давай ещё по одной – и будем закругляться. А то бабы нагрянут – нам обоим не поздоровится.

– За нас! – широко улыбнулся зять.

– Щоб у вас и нас всё было гаразд! А Союз нам ещё не раз икнётся, сынок. Кровью умоемся за то, что Родину предали, такую великую страну развалили…

– Мы то тут при чём, батя?

– Все в том повинны. И я, и ты, и Валерка, и Светка. Погодь немного… Скоро здесь такое начнётся, что мама не горюй. Я то всего этого видеть, конечно, уже не буду, а ты сможешь лицезреть последствия незалежности, как у нас говорят, «на власни очи»…

– Поживём – увидим, – уклончиво ответил зятёк, ещё ничего не подозревающий о событиях, которые спустя полтора десятка лет вспыхнут в ставшем для него родным Донецке, где Слава работал мастером на одном из предприятий.

Да и кому, признаемся честно, могло тогда взбрести в голову нечто подобное?

* * *

Собравшись навестить сельскохозяйственный техникум[115], перед учащимися которого ранее он не единожды выступал, Иван Григорьевич немного прогулялся по любимой Морской улице и, лишь вдоволь надышавшись целебным воздухом Азова, толкнул тяжёлую дверь.

Но та оказалась заперта.

Каникулы!

Громак развернулся, собираясь уходить, как вдруг изнутри помещения до его ушей донеслись какие-то звуки, усиливавшиеся с каждым мгновением.

Ещё несколько секунд – и за стеклом ближнего к двери окна появилась испещрённая глубокими морщинами физиономия немолодой женщины.

Уборщица. Для всех – тётя Нюши, а для него – просто Анютка.

Они воспитывались в одно время в одном детдоме.

Нет, близко не дружили, но друг к другу относились всегда с симпатией. И, что совсем немаловажно, – должным уважением.

Та тоже узнала своего давнего приятеля и растянула в улыбке рот.

– Это ты, Ваня?

– Так точно, сестрица.

– Погодь, сейчас открою… Чего пожаловал-то?

– Да вот… Хочу побыть напоследок с боевыми товарищами. Ещё раз вглядеться в их геройские лица. Хотя бы на фотографиях!

– Какой «последок», Иван Григорьевич? Ты что, помирать собрался?

– Ага!