Три свидетеля

Когда я вернулся домой, Вулф, позевывая, читал книгу. Зевал он нарочно. Он хотел дать мне понять, что утрата гонорара в пять тысяч зеленых не повод злиться. Выбор мне остался такой: или позлить его, или идти спать. То и другое было одинаково заманчиво, потому я подбросил четвертак и поймал в ладонь. Вулф не спросил, чего ради я бросаю монету, так как решил, будто я этого жду. Выпал орел, и я сказал ему, что о беседе в убойном отделе докладывать нечего, пожелал спокойной ночи и поднялся по лестнице в свою комнату.

Утром в кухне за завтраком, когда Фриц поставил передо мной тарелку с горячими, только что со сковородки, блинчиками и положил газету, я прочел статью и увидел, что вчера дал Лону не строчку, а две. Он выжал из моих слов все возможное, и теперь это был эксклюзив. Кроме той информации, которую предоставил я, он добавил кучу сведений, например, что у Карноу есть тетка Маргарет, по мужу миссис Реймонд Сэвидж, а нее есть сын Ричард и дочь Энн, которая вышла замуж за некого Нормана Хорна. Была фотография Энн и другая, с Кэролайн, не очень хорошая.

По утрам я редко вижусь с Вулфом раньше одиннадцати, когда он спускается из оранжереи, а в то утро вообще его не видел. В начале одиннадцатого позвонил сержант Стеббинс и пригласил меня заглянуть при первой возможности к окружному прокурору. Я не чувствую вины за то, что организовал эту возможность за четыре минуты: взвесил на руке пачку бумаг, ждавшую перепечатки, позвонил наверх Вулфу, снял с вешалки шляпу и ушел, так как был шанс встретиться с нашими бывшими клиентами, а они, может быть, уже начали понимать, что этого Вулфа им все-таки не хватает.

Зря я торопился. В большой приемной, которая находится на последнем этаже в доме номер 155 по Леонард-стрит, я просидел на жестком деревянном стуле, дожидаясь, пока меня позовут, чуть ли не полчаса. Я уже собирался встать и подойти к окошку, чтобы сказать далеко не юной особе, что могу ждать еще три минуты, но тут из внутреннего коридора появилась другая особа. Она была много моложе, и я решил не спешить с ультиматумом. То, как она двигалась, заслуживало изучения, лицо – глубокого аналитика, а одежда – подробной инвентаризации, и либо ее звали Энн Сэвидж-Хорн, либо «Газетт» нашла не ту фотографию.

Она заметила, как я разглядываю ее, и ответила тем же – открыто, при этом немного наклонив голову набок. Подошла и села на стул рядом со мной, посмотрев в лицо таким прямым взглядом, какого ждешь разве что от королевы или от шлюхи.

Тут я раскрыл рот.

– Что у вас украли? – спросил я. – Кролика?

Она улыбнулась, и от ее улыбки я почти ослеп.

– С чего вы решили, будто пошлость – лучший подход? – ответила она вопросом на вопрос.

– Это не подход, я пошляк с рождения. Когда я увидел в газете вашу фотографию, мне стало интересно, какой у вас голос, и я захотел его услышать. Скажите еще что-нибудь.

– О, так вы умеете льстить.

– Стараюсь выглядеть отесанным. Меня зовут Гудвин, Арчи Гудвин.

– Гудвин? – Она слегка нахмурилась, затем лоб разгладился. – Ну конечно! Ваша фотография была в той же заметке, если это вы. Вы работаете на Ниро Вулфа?

– Когда доходит до дела, я практически и есть Ниро Вулф. Где вы были вчера днем с одиннадцати минут третьего до без восемнадцати минут шесть вечера?

– Дайте подумать. Гуляла в парке с ручным фламинго. Если вы думаете, что это не алиби, то ошибаетесь. Мой фламинго умеет разговаривать. Спросите еще что-нибудь.

– Умеет ли ваш фламинго определять, сколько времени?

– Конечно. У него на шее наручные часы.

– Как же он их видит?

– Я знала, что вы об этом спросите, – кивнула она. – Его научили завязывать шею узлом… обыкновенным простым узлом… и когда он так делает, часы как раз… Ну как, мама? – Она вдруг вскочила со стула и двинулась к двери. – Как, все без наручников?

Ее мать, тетка Сидни Карноу по имени Маргарет, вышедшая из коридора во главе небольшой процессии, была очень большая – как две Энн и больше, чем половина Ниро Вулфа. Она была большая не только в объеме, но и всеми частями лица, каждая из которых была намного крупнее номинала. Рядом с Маргарет шел худощавый молодой человек, по сравнению с ней просто хрупкий, в очках в черной оправе, за ними появились двое мужчин, один из которых, судя по явному сходству с матерью, наверняка был Ричард, брат Энн, а второй, высокий и гибкий, привлекал взгляд внешностью, какую любая женщина в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет назвала бы незаурядной.

Пока я делал этот быстрый осмотр, дрессировщица фламинго сказала: