Три цвета белой собаки

Я намазывал тосты джемом, ел яйца всмятку, заговаривал с Евой — она отвечала односложно, словно нехотя. В конце концов мое приподнятое настроение улетучилось. Переигрывает, с раздражением подумал. Зачем? Мы же взрослые люди, к чему эти театральные паузы? Может, самому сказать, что я принял решение? Но как-то странно получится, да и всю режиссуру ей поломаю. Ладно, посмотрим, что она придумала.

«Чем займемся? — вдруг спросила Ева. — У нас еще пара часов до аэропорта. Может, кино посмотрим?»

Мы выбрали какой-то детективный сериал и уселись смотреть. Мое недоумение росло. Почему она молчит? Выглядит какой-то напряженной, даже взвинченной. Может, решила в аэропорту повторить мне предложение? Но какой в этом смысл? Мы могли бы сейчас приятно обсуждать наше будущее, а не смотреть дурацкий сериал.

Досмотрели кино, вызвали такси, доехали до Гэтвика. Ева почему-то суетилась, покупала то воду, то жвачку, то бегала в туалет.

«Ну, до следующего раза?» — произнесла она нашу традиционную прощальную фразу, и я зашагал по «рукаву» в самолет.

Больше она никогда не вспоминала о своем предложении.

И сейчас, когда прошло 20 лет, я с большим любопытством спускался вниз. Настроен я был решительно и даже весело. Чуть ли не вприпрыжку выскочил в садик.

— Привет, — окликнула меня из беседки Ева. Я хорошо помнил, что в тот раз я легонько чмокнул подставленные для поцелуя губы, сейчас же я долго и смачно целовал ее пахнущий кофе рот, затем плюхнулся в кресло и с аппетитом стал завтракать.

Мой поцелуй не произвел на Еву никакого впечатления. Она бросила в рот карамельку и закрылась газетой как щитом. Я удивленно посмотрел на вазочку со сливочными конфетками: что-то я их не припомню в той реальности. Наверное, не обращал внимания.

— Что пишут? — щелкнул пальцем по The Times.

— Нифефо офобенного, — шепеляво из-за карамельки ответила Ева, бросила на меня короткий взгляд и снова уткнулась в газету.

— Как — нифефо? — передразнил я. — А разве там нет объявления о нашем бракосочетании? Я ночью его давал, должно там быть!

За газетой судорожно вздохнули. Потом Ева медленно сложила страницы и, прожевав конфету, спросила:

— Какое бракосочетание, Марк?

— Как какое? Как какое? — весело вскричал я. — А предложение руки и сердца? Я его принимаю и готов переехать в Лондон хоть завтра! Да я уже переехал, в общем — слетаю в Киев за зубной щеткой и трусами, и вот я уже твой навсегда. Ну давай, делай мне предложение по всей форме, как обещала — становись на колено, протягивай коробочку с кольцом на бархатной подушечке!

На Еву было жалко смотреть. Она потерянно выдавила:

— Марк… Ты, конечно, извини меня. Но… Я вчера поторопилась. Я… В общем, я передумала.

— За ночь передумала?

— Да.

— Почему?

— Потому что все, кого я любила, погибли. Рядом со мной опасно находиться. Я — черная вдова, Марк.

— Любимая, меня это не пугает, я с тобой, нам ничего не грозит, я буду тебя защищать всегда! — в лучших традициях водевиля горячечно воскликнул я.

— Нет, Марк, нет! — В ее голосе проскользнула досада. — Пусть все останется как было. Разве нам сейчас плохо?

Не без злорадства я наблюдал, как Ева выкручивается ужом на сковородке. Задать ей вопрос, который мучил меня все эти годы? Да что сомневаться — ведь для этого я и пил наливку деда Луки!

— Ева, посмотри на меня. Ева. — Я взял ее за подбородок и слегка притянул к себе. Она замерла — кошка, которую схватили за шкирку.

— У тебя есть еще кто-то, Ева? Не только я? Так ведь? — Она сердито дернулась — теперь это была кошка, пойманная на воровстве котлеты со стола.

— Марк, что за допрос? Ты мне не муж, так ведь?

— Жених, любимая! Ты ведь вчера сделала мне предложение!

— Я же сказала, что беру его обратно!

— Почему, Ева?

— Потому! — Она со злостью швырнула газету на пол. — Хочешь знать? Пожалуйста: да, у меня есть… Один человек. А на что это влияет?

— А вчера что, его не было?