– А потом? – спросила Алиса. Рассказ Капусты оживал в ее голове, будто она была всему этому свидетелем, и даже мурашки словно пробежали по ее руке. На мгновение она даже представила себя в подобной ситуации, и решила, что «неприятные мурашки» – это еще мягко сказано.
– А потом мы как-то вышли вечером вместе из дома – ну, он до этого привел, как обычно Ксюху, дождался отца с работы, потом я подошел, мы втроем попили чаю – они болтали о чем-то, я молчал, и он засобирался домой, а мне тоже нужно было куда-то ехать, я уж не помню, и мы впервые вдвоем дошли до остановки. Молча. А потом Вадим и говорит, мол, а давай нажремся?
– Вот прямо так и сказал?
– Ну, сначала что-то другое, я уж не помню, – стушевался Капуста, – но суть в этом. А осень была, октябрь, вечером холодрыга, сыро, и что-то так хреново было на душе, и я согласился. Есть у него какой-то магнетизм… Короче, купили мы бутылку дешевого вискаря и поехали в Заельцовский парк. Ну, он ближе всех к нам был, просто большой парк, ничего особенного. Сели где-то на лавочке, и начали пить. Ты когда-нибудь пила с малознакомыми людьми?
– Бывало. С вами же пила.
«И не только», – грустно вздохнула мама у нее в голове, но Алиса ее шугнула.
– Не, это другое… Понимаешь, говорить нам было не о чем, вот совсем. Вернее, может, и было, но никак не говорилось. И мы пили молча, но быстро, чтобы поскорее закосеть и чтобы уже хоть что-то начало происходить. А на морозе алкоголь не пьется, а как-то впитывается, ну мы и впитали уже полбутылки, а разговор все не клеился.
– И что же вас спасло?
– Отец, – рассмеялся Капуста, – вернее, не сам он, о нем мы даже не говорили. Помог четвертый альбом группы «Led Zeppelin», отцовский любимый. Мы его, оказывается, оба с детства знали наизусть. Так и проорали его от начала до конца, ну, от этого -
– пропел Капуста, подражая голосу Роберта Планта, и сыграв на животе последующую гитарную партию, – до «When The Levee Breaks»46
, включая все соло, а утром уже оказались на вокзале в Омске.Алиса улыбнулась. Она обожала подобные истории, да и оказываться в гуще таких вот пьяных событий ей тоже случалось. Глинтвейн был допит и теперь приятно плескался в голове. Вспомнились родители, вспомнился запах акварели, и Алиса вдруг подумала, что еще неделю назад Капуста был для нее просто карандашным наброском, без цвета и объема, а сейчас, делясь своей историей, он словно сам стал себя раскрашивать, добавлять светотени и рефлексы, выступая постепенно над бумагой живым человеком. И еще она подумала, а кем видит ее он?
– Я не сильно жалуюсь на жизнь? – спросил Капуста, взяв у нее из рук пустой бокал.
– Вообще не жалуешься, – улыбнулась Алиса, – радуйся, что я еще не начала жаловаться.
И ответная улыбка Капусты была особенно нежной.
– … я вот никогда не понимал всяких фильмов и книжек для девочек, – говорил Капуста, в голове которого тоже плескался глинтвейн. Они теперь лежали на диване, свесив ноги вниз, и курили, пуская в потолок беловатый дым. Судя по звукам телевизора от соседей, свет давно дали, но включать его не хотелось, – ну, знаешь, она красивая, он красавец, полюбили друг друга, все дела. Или вот, какая-нибудь сумасшедшая любовь, где все и плачут, и смеются, и ссорятся, ломая посуду, а потом занимаются сексом прямо тут же, и такие страсти бушуют… Такое же не у всех бывает, а ты смотришь на это, и вроде так же хочешь, и получается, тебя как бы заранее на что-то программируют, на то, как надо. А оно надо? Я вот человек спокойный, я так не могу.
– А я раньше много книжек прочитала про школьную любовь, мне нравилось. Только я и школу закончила, а таких страстей книжных так и не случилось. И чувствуешь себя как-то ущербно. И я, кстати, тоже не могу себя представить на месте героинь, которые ржут, как дуры, обмазываются мороженым – в фильмах это всегда мило смотрится, а в жизни – представь себе?! Нет, я люблю веселиться… но веселье, оно же не такое в жизни. Ну, не всегда милое.
– Да, про настоящих людей, вроде нас с тобой, фильмы интересные не снимешь… А я еще не люблю, когда в фильме герой с героиней расстаются, потом война какая-нибудь, время, а потом они снова, года спустя встречаются, и у них снова любовь.
– Ты не веришь в вечную любовь? Это же миииило, – надула губки Алиса. Сейчас ей захотелось быть не собой, а той самой героиней с весельем и мороженым.