Три времени года в бутылочном стекле

– Наверное, я боюсь не услышать никаких причин, – сказал, наконец, он, обернувшись со свойственной только ему виноватой полуулыбкой на лице, – боюсь, что их просто нет, этих причин.

Маленький мальчик изображает сражение в своем примитивном театре теней, а милицейская фуражка уже висит на крючке. В это время другой мальчик, еще меньше, терпеливо ждет своего отца, который сегодня не придет.

«Отец – веселый распиздяй», – скажет первый много лет спустя.

«Он пошел в единственную дверь, которая была открыта», – возразит второй.

Бесподобный аромат шариковой ручки, задорный девичий смех. Бирма! Аргентина! Высокая фигура в лётной форме, залитая солнечным светом.

«Я хочу маленькую собачку!» – смеется малышка в заляпанной мороженым курточке.

И плохое, и хорошее – в конце концов, все стало лишь воспоминаниями и осталось во вчерашнем дне.

– По поводу того, что я рассказывала в откровениях… Знаешь, самое мерзкое – это не мой рассказ, – призналась Алиса, – а то, что если бы можно было отмотать время назад, то я бы, скорее всего, поступила бы точно так же, как бы стыдно мне при этом не было. У меня просто не хватило бы сил поступить по-другому. Мне только нравится думать иначе. Но… это ведь была бы все равно я, так? И я бы все равно осталась такой же мерзкой, сволочной трусихой. И поступила бы так же. Снова и снова.

– Ты не трусиха, – вздохнул Капуста, – ты просто человек. Наверное, поэтому далеко не все могут учиться на ошибках, даже на своих. И даже когда выпадает второй шанс, поступают так же, как раньше. Мы все так делаем. И ты, и я. Потому что, ты права, ты – это все равно ты, а я – это я. Чтобы поступить где-то по-другому, нужно тогда сильно отмотать назад и родиться другим человеком… Чего бы ты хотела?

– Наверное, просто это забыть. Не думать об этом. Не грызть себя. Жить дальше.

– Мне кажется, что это неправильно. Я думаю, что надо помнить и все хорошее, и все плохое, что с тобой произошло. Помнить себя и сильным, и слабым. Не забывать о страхах и не делать вид, что их не существует. От этого ведь они не пропадут, не так ли? Нельзя просто взять и вырезать плохие моменты из нашей жизни. Ведь память о них делает тебя сегодняшней тобой…

– А мне не нравится сегодняшняя я! – в глазах Алисы стояли слезы, то ли от привычной жалости к себе, то ли от пронизывающего ветра.

– Но ты ведь не сможешь стать завтрашней, если не будешь сегодняшней, – грустно возразил Капуста, подходя к ней вплотную. Мир сузился до крошечного пространства между ними, мир пах морем и фейхоа, – и даже если ты понимаешь, что ничего не смогла бы изменить, и кажется, что ты не сделала никаких выводов, нужно все равно об этом помнить. Только с этим грузом можно идти дальше. И когда-нибудь, он сделает тебя лучше.

– Типа, «бой, ю гонна кэрри зет уэйт э лонг тайм»65?

– Да. Я нормально отношусь к сегодняшнему себе. Конечно, не фонтан, но тут уж ничего не поделаешь. Я очень боюсь потерять себя, потеряться вообще в этом мире, а я – это все плохое, и все хорошее, что у меня было. И даже часть из этого я не хочу терять, не хочу забывать. И даже если это действительно плохо, даже если это ничему меня не научит, пусть это будет со мной.

Может быть, поэтому ей хотелось держаться за него, как за маму? Может, вот именно этой спокойной, честной уверенности ей не хватало все время? Мать была для Алисы идеалом, Богом, как смеялись они над Павлом, мать могла выйти из любой трудной ситуации, но, по сути, хотя напористости ей было и не занимать, она всегда шла обходным путем. Когда разваливалось что-то одно, она начинала строить другое, тут же, рядом, а старые развалины просто сметала в сторону, чтобы те не мозолили ей глаза, но было ли это правильным?..

– А чего бы хотел ты?

– Я хотел бы стать лучше со временем, – улыбнулся Капуста, беря ее за руку, – сразу ведь так быстро-то и не получится.

– А бы хотела прожить все заново, но уже без ошибок, – всхлипнула Алиса, утыкаясь ему в плечо, – и принимать только правильные решения. И пройти самым коротким путем…

– Это утопия. И короткий путь – не значит легкий или правильный. Пойдем?

Алиса кивнула, и они медленно побрели дальше. Ей всегда нравилось слушать чужие размышления, смотреть на чужие методы жизни, но каждый раз после этого ее охватывало неприятное осознание того, что своего метода у нее попросту нет. Мама всегда знает, чего она хочет, Капуста знает, даже нервный Вадим знает, а она, Алиса, плывет по течению и не знает вообще ни черта. Хочется всего сразу – быть послушной и своенравной, забывать и помнить, меняться и оставаться прежней, быть ребенком и взрослым. Значит ли это, что не хочется ничего?