Три времени года в бутылочном стекле

– Где-то год назад возникла такая ситуация, что Ксюху, мою сестру, пару раз в неделю некому было забирать из садика. У матери график поменялся, все остальные тоже работали, тут отец и вспомнил про Вадима. Не знаю, как они сговорились после стольких лет. На месте отца я бы со стыда провалился, на месте Вадима бы просто его послал… Но ты уже видела, что у него совсем другой взгляд на этого человека. Он его не прощал, потому что никогда на него и не обижался… (тут Алиса невольно вспомнила, как Вадим орал на Капусту при их первом разговоре. На необидчивого человека он, конечно, мало был похож). В общем, и время у него нашлось, и желание, и он стал приводить Ксюху из сада, бывать у нас дома. Для мамы это был удар под дых, но вариантов других просто не было, и она даже пыталась ему улыбаться и печь пироги к его приходу, но потом, правда, срывалась на всех подряд. Мы с ним здоровались, говорили на какие-то общие темы, но даже наедине ни разу не оставались. Если честно, у меня каждый раз мурашки были по телу, когда я думал, что сегодня он может быть у нас… Ну, неприятные мурашки. А ему, похоже, все нравилось. Особенно с Ксюхой возиться.

– А потом? – спросила Алиса. Рассказ Капусты оживал в ее голове, будто она была всему этому свидетелем, и даже мурашки словно пробежали по ее руке. На мгновение она даже представила себя в подобной ситуации, и решила, что «неприятные мурашки» – это еще мягко сказано.

– А потом мы как-то вышли вечером вместе из дома – ну, он до этого привел, как обычно Ксюху, дождался отца с работы, потом я подошел, мы втроем попили чаю – они болтали о чем-то, я молчал, и он засобирался домой, а мне тоже нужно было куда-то ехать, я уж не помню, и мы впервые вдвоем дошли вместе до остановки. Молча. А потом Вадим и говорит, мол, а давай нажремся?

– Вот прямо так и сказал?

– Ну, сначала что-то другое, я уж не помню, – стушевался Капуста, – но суть в этом. А осень была, октябрь, вечером холодрыга, сыро, и что-то так хреново было на душе, и я согласился. Есть у него какой-то магнетизм… Короче, купили мы литруху дешевого вискаря и поехали в Заельцовский парк. Ну, он ближе всех к нам был, просто большой парк, ничего особенного. Сели где-то на лавочке, и начали пить. Ты когда-нибудь пила с малознакомыми людьми?

– Бывало. С вами же пила.

«И не только», – грустно вздохнула мама у нее в голове, но Алиса ее шугнула.

– Не, это другое… Понимаешь, говорить нам было не о чем, вот совсем. Вернее, может, и было, но никак не говорилось. И мы пили молча, но быстро, чтобы поскорее закосеть и чтобы уже что-то начало происходить. А на морозе алкоголь не пьется, а как-то впитывается, прямо вовнутрь, ну мы и впитали уже полбутылки, а разговор все не клеился.

– И что же вас спасло?

– Отец, – рассмеялся Капуста, – вернее, не сам он, о нем мы даже и не говорили. Помог четвертый альбом группы «Led Zeppelin», отцовский любимый. Мы его, оказывается, оба с детства знали наизусть. Так и проорали его от начала до конца, ну, от этого -

Hey, hey, mama, said the way you move,Gonna make you sweat, gonna make you groove,

– пропел Капуста, подражая голосу Роберта Планта, и сыграв на животе последующую гитарную партию, – до «When The Levee Breaks», включая все соло, а утром уже оказались на вокзале в Омске.

Алиса тоже рассмеялась. Она обожала подобные истории, потому, может быть, так часто и оказывалась в гуще таких вот пьяных событий. Глинтвейн был допит и теперь приятно плескался в голове. Вспомнились родители, вспомнился запах акварели, и Алиса вдруг подумала, что еще неделю назад Капуста был для нее просто карандашным наброском, без цвета и объема, а сейчас, делясь своей историей, он словно сам стал себя раскрашивать, добавлять светотени и рефлексы, выступая постепенно над бумагой живым человеком. И еще она подумала, а кем видит ее он?

– Я не сильно жалуюсь на жизнь? – спросил Капуста, взяв у нее из рук пустой бокал.

– Вообще не жалуешься, – улыбнулась Алиса, – радуйся, что я еще не начала жаловаться.

И ответная улыбка Капусты была особенно нежной.

– …я вот никогда не понимал всяких фильмов и книжек для девочек, – говорил Капуста, в голове которого тоже плескался глинтвейн. Они теперь лежали на диване, свесив ноги вниз, и курили, пуская в потолок беловатый дым. Судя по звукам телевизора от соседей, свет давно дали, но включать его не хотелось, – ну, знаешь, она красивая, он красавец, полюбили друг друга, все дела. Или вот, какая-нибудь сумасшедшая любовь, где все и плачут, и смеются, и ссорятся, ломая посуду, а потом занимаются сексом прямо тут же, и такие страсти бушуют… Такое же не у всех бывает, а ты смотришь на это, и вроде так же хочешь, и получается, тебя как бы заранее на что-то программируют, на то, как надо. А оно надо? Я вот человек спокойный, я так не могу.