Три времени года в бутылочном стекле

– На самом деле, мне никогда особо ничего не запрещалось. Они просто… как бы это сказать… не рекомендовали. Убедили, что это ерунда, что это несерьезно, и я сама начала так думать. И бросила занятия. Мне всегда хотелось им понравиться. Хотелось, чтобы мной гордились. Хотя, может я просто трусила тогда им противостоять? Или ленилась? Не знаю. Понимаешь, меня мама рано родила, и из-за этого не доучилась, осталась без высшего образования. Поэтому, она всегда хотела, чтобы у меня все было по-другому. Мне еще поэтому не рекомендовали дружить с мальчиками. Тоже – не запрещали, но и не одобряли. А в пятнадцать лет я как с цепи сорвалась и начала дружить со всеми мальчиками подряд. Прям по-взрослому дружить.

– Достойно, – сыронизировал Капуста.

– Да уж…

– А что, у твоей мамы в жизни все плохо сложилось?

– Нет, может, и получше, чем у многих. Но у нее всегда был папа. Да и вообще, моя мама – она такой человек, ее в тайгу можно с самолета запускать, и она справится. Я не такая. Я и в обычной-то жизни мало справляюсь, не то, что в тайге…

– А тебе хотелось бы быть, как мама?

– Конечно!

– Но, получается, твоя мама не хочет, чтобы ты была как она?

Ответить было нечего. Юная мама, выкраивая по ночам болоневые плащи, отчаянно хотела доказать своим родителям и всему миру, что у нее все будет хорошо, что все случившееся – только к лучшему. Все будет – и крепкий брак, и достаток, и счастливые дети. Этому ведь нигде не учат, для этого дипломы не нужны. Но мир был намного больше ее кухни, и он вмешивался в ее планы, и путал их, и вот и брак трещит по швам, и достаток не всегда достаточный, а ребенка – единственного! – несет течением куда-то не туда. Задумывался дворец, а построился теремок, и вот-вот придет медведь, и тогда всему точно конец, поэтому пусть у ребенка, у дочки, все будет по-другому. Пусть у нее будет тот самый дворец, да с такими маковками, чтобы издалека было видно. Но прихода медведя мама не допустила, лишних животных из теремка прогнала, а что там с дочкой?..

– В фильмах вообще хорошо, – сказала Алиса невпопад, отодвигая маму в мыслях куда-то далеко, – и в книжках. Там каждая встреча неслучайна. Если персонаж вводится, то он обязательно играет свою роль, и каждый человек, встреченный героем, имеет какое-то значение. А в жизни… Столько всего лишнего, столько шелухи…

Когда идет дождь,Когда в глазах свет

Проходящих мимо машин и никого нет…

– Хорошая песня. Прибавь?

– Мне вообще Шевчук очень нравится.

– Да я поняла по твоей футболке, – фыркнула Алиса, – мне не очень, на самом деле. Он какой-то… у него все слишком. Но есть хорошие песни.

– Когда я был подростком, мне все так тяжело давалось. Наверное, у всех так, гормональный взрыв, все такое, потом еще и отец вернулся некстати… И я тогда запоем слушал «ДДТ». Учился кое-как, с друзьями никуда не ходил, а запирался вечерами у себя в комнате, и слушал Шевчука, все подряд. Родители пытались наладить свою жизнь, на меня им тогда было наплевать, и я мог сидеть так часами. Мне казалось, что я один на всем свете, что все остальные – не люди, а просто живая серая масса, что повсюду враги. Если б был бы девчонкой, то, наверное, еще и поскуливал.

«Конечно, скулил бы», – подумала Алиса, – «я ведь скулила».

– И эта песня, она самая особенная была для меня. Я мог слушать ее одну целый вечер. И мне тогда начинало казаться, что я действительно… не один.

«Ты не один».

– И становилось легче, как будто бы кто-то снимал часть груза с души. Я не один. И, знаешь, вот я вроде бы и вырос, а мне только с Шевчуком не страшно идти дальше.

И кто знает, какойНовой верой решится эта борьба,Быть, быть на этом пути —

Наша судьба!Ты не один.

– Расскажи еще что-нибудь, – прошептала Алиса, дотронувшись до его щеки кончиками пальцев, – пожалуйста, не молчи.

Капуста поймал ее руку и накрыл ее своей.

– Когда мне было лет восемь, я любил по вечерам выключать в комнате свет, вот как сейчас. Особенно зимой, когда окна были в инее, и снег казался таким ярким в темноте. Из окна видны были другие дома, и везде тоже горели окна. Где-то были не задернуты шторы, и можно было разглядеть силуэты людей, где-то мигал телевизор или елочные гирлянды. А есть сесть на пол, то видно было только черное небо. И я думал тогда, неужели действительно есть кто-то большой, кто смотрит на все это сверху, и может видеть все, что происходит в каждом окне? Окон ведь бесчисленное множество, и в каждом – человек, и каждому что-то надо, каждый что-то просит для себя. И я начинал бояться, что могу затеряться среди всех этих окон, и что Он просто не найдет меня, или не обратит на меня внимания. И в то же время, было интересно, как это все выглядит сверху? Окна, окна, и в одном из них – маленький мальчик…

– А потом?