Три времени года в бутылочном стекле

– Память странная штука. У меня тоже есть такой случай. Мой дед, мамин отец, был летчиком, и у него раньше была такая традиция, что если кто-то из его семьи – ну, бабушка, мама моя, его какие-то родственники, прилетали в Омск откуда-нибудь, а он находился в этот момент в аэропорту, он всегда выходил их встречать прямо к трапу. Я это видела только один раз, мне было пять лет, и мы в первый раз летали с мамой на море, и я этот момент очень хорошо запомнила, потому что он был очень красивый…

– Кто – дед или момент?

– Оба. Был такой яркий солнечный день, без облачка, и так приятно тепло, а не жарко, после юга, и дед, высокий, красивый, в форме – а она ему очень шла, еще и фуражка летная так удачно лысину прикрывала, подходил к трапу, весь такой светящийся и даже как будто бы в замедленном действии, как в голливудских фильмах, и улыбался во все лицо…Недавно я рассказала про это маме, а она меня начала уверять, что этот день она тоже хорошо помнит, потому что в нашей квартире без нас прорвало трубу, а дед тогда вообще был на рейсе, и никто нас не встречал! Я спросила, откуда же я могу это так хорошо помнить, на что она сказала, что это просто мои фантазии, мол, она столько раз мне про это рассказывала, что я сама себе это напридумывала. Но это бред полнейший, понимаешь, это же не просто картинка, это полноценное воспоминание – с ощущениями, запахами, звуками. Не могла я этого придумать.

– А если деда спросить?

– Он уж умер.

Этот разговор зашел у них с мамой где-то через полгода после его смерти, поэтому спросить у третьего лица было уже невозможно. В итоге, невинный обмен приятными воспоминаниями перешел в скандал, как и у Капусты с Вадимом, и Алиса хорошо помнила, как обидно ей было тогда от мысли, что мать хочет вырвать такой прекрасный момент из ее детства, заявив, что воспоминание это вовсе не Алисино, а ее, мамино.

– У вас в семье, наверное, все только самолетами перемещались?

– В основном, да. Особенно, когда мама еще маленькая была, в советское время, там какие-то льготы были… Но и потом, уже когда я появилась, да, преимущественно летали. Только если недалеко куда-нибудь, то поездом, например, из Сургута в Омск. Я на поезде не очень люблю ездить, меня укачивает. Да и долго, и туалеты эти ужасные…

– А я в первый раз на самолете только вот весной полетел, сюда, в Сочи.

– И как?

– Ну, не так, чтобы прям «ах», – усмехнулся Капуста, – наверное, я отсталый товарищ, но мне поездом спокойнее. А ты много летала?

– Прилично.

– И никогда не боялась?

Алиса даже поперхнулась, и Капуста легонько, больше для вида, похлопал ее по спине.

– Мне кажется, это все из семьи идет. Как ребенка с детства запрограммируют, то он и будет чувствовать. В смысле, если сами родители боятся летать, или, просто возможности не имеют, и объясняют это страхом, то и ребенок будет бояться. У нас, сам понимаешь, даже речи такой никогда не заводилось. И когда я даже в самый первый раз летела, мне и в голову не могло прийти, что нужно начинать бояться…

– И совсем никогда не страшно? – недоверчиво спросил Капуста.

– Ну, иногда-то, наверное, даже пилотам страшно.

То, что Капуста не пытался показаться ей бесстрашным супергероем, ужасно импонировало. Сама Алиса часто ощущала себя размазней, и всегда приходилось прикладывать усилия, чтобы эта размазанность не всплывала наружу, но сейчас ей начало казаться, что ничего стыдного в этом нет. Мы – те, кто мы есть.

– И все же, как вы начали общаться с Вадимом, ну, уже взрослыми?

Обычно Алису не сильно интересовали чужие дела и проблемы, особенно, учитывая совсем короткое знакомство с данной компанией, но то ли из-за ее нынешней обособленности от внешнего мира, то ли из-за подсознательной симпатии к Капусте, ей было действительно интересно. Парень, с которым она рассталась перед отъездом в Сочи, уже встречался с другой девчонкой, омские подружки если и сообщали ей какие-то свои новости, то достаточно фильтрованно, а других знакомых, не считая безликих одногруппников, кроме Капустиной компании, у нее здесь и не было. Алиса знала, что в данный момент жизни ей нужно взять себя в руки и не допустить скатиться в глупые обиды на родителей, но совсем не знала, что ей при этом делать, думать и какие чувства можно и нужно испытывать. Поэтому собственное любопытство ее даже радовало, хотя, конечно, было не исключено, что подогревалось оно еще и тягучим глинтвейном.