Три заповеди Люцифера

– Ах, какой мужчина! – глядя Каледину вслед, вздохнула Майская Роза. – Ну настоящий полковник!

Глава 10

г. Санкт-Петербург. Весна 18** года.

Из дневниковых записей г-на Саратозина

В начале мая 18**года в нашу Альма Матер пришло известие, которое возбудило сердца и умы студиозов не хуже бутылки шампанского: нашу медико-хирургическую академию Высочайшим Указом преобразовывали в Военно-медицинскую академию. Все слушатели считались призванными на военную службу и отныне именовались кадетами. Впрочем, этого можно было избежать, подав рапорт на имя начальника академии об отчислении, или о переводе в Московскую медицинскую академию. Некоторые студенты именно так и поступили. Лично я не собирался покидать стены этого достойнейшего из учебных заведений, и перспектива стать армейским лекарем меня нисколько не пугала. У всех нас перед глазами был пример для подражания – карьера военного врача Якова Васильевича Виллие, ставшего впоследствии личным медиком Александра I. Наш курс отнесли к военно-морскому ведомству и оставшийся год из нас стали готовить судовых врачей. Сроки обучения тоже изменились, и все кадеты вместо четырёх лет обучения должны были пройти пятилетний курс, по окончанию которого нам надлежало получить из генеральских рук начальника академии кортик и погоны лейтенанта флота Российского.

За свою короткую жизнь я никогда не видел моря. Детство я провёл в Саратовской губернии среди степей, где единственной водной артерией была Волга. Как и все мальчишки, я научился хорошо плавать, и воды не боялся, но по приезду в Петербург, впервые увидев Финский залив, был неприятно поражён. Был дождливый ветреный день, и штормовая волна с шумом накатывала на пустынный песчаный берег, грозя смыть с него в пучину всё живое. В тот момент, глядя на свинцовые волны, я не подозревал, что мне придётся свою дальнейшую судьбу связать с морем. Меня не страшила перспектива окончить существование в морской пучине. Я твёрдо верил в провидение, и знал, что мой Тёмный Покровитель не оставит меня, где бы я ни был.

Всё продолжалось, как прежде: я ходил на лекции, с удовольствием посещал практические занятия, просиживал до позднего вечера в библиотеке, и в целом был доволен судьбой. Принадлежность к военной службе, конечно, коснулась быта и распорядка жизни слушателей, то есть кадетов, и теперь все бывшие студенты, надевшие военную форму, жили в казарме, но выпускного курса, на котором я имел честь состоять, нововведения не коснулись. Наш выпускной курс в отличие от остальных слушателей, гордо именовали гардемаринами, и нам разрешалось проживать, как и прежде, на съёмных квартирах вне стен военно-медицинской академии, при условии, что поутру мы должны являться без опозданий на построение. Покидать академию теперь разрешалось только после вечерней молитвы.

Вместе с ограничением свобод весёлого, но вечно голодного студенчества, были в преобразовании академии и положительные моменты. Так, все кадеты брались на «полный кошт» – то есть на полное довольствие, как вещевое, так и хлебное. Для многих студентов из бедных семей это было спасением и возможностью продолжить дальнейшее обучение.

Вместе с тем поступить в военно-медицинскую академию теперь стало гораздо сложнее, чем в вольготные времена моей студенческой юности. Отбор кадетов стал таким же строгим, как и в любое другое военное училище, поэтому, кроме желания стать военным врачом, требовались рекомендация и поручительство высокопоставленных лиц.