Иван разбирался в деталях, вникал в самую суть, успокаивал крестьян, вселял в них надежду. «Ничего плохого не случится никогда. Сталин с Калининым знают, что делают. Мы вместе строим единственное в мире справедливое государство. Все зависит только от нас».
Иван обязательно советовался со стариками, чем выказывал им свое уважение, и еще раз подчеркивал – они на селе главные. И заинтересовывал новыми перспективами молодежь.
Вместе по вечерам в клубе писали красивые лозунги, готовили концерты к праздникам с речевками и гимнастическими пирамидами.
И работа спорилась, и план крестьяне вырабатывали. С хорошим настроением и верой в завтрашний день.
Алексей рос другим. К земле не тяготел, к машинам тоже. Сначала это мать с отцом пугало. Все работают, а он все за домом с книжкой сидит.
Защищали братья.
– Оставьте, Алешка еще всех нас переплюнет, вишь, как к учебе тянется. Пошли-ка его, батя, в Канск, на рабфак. Что ж мы других посылаем, а наш чем хуже? Тем более у мальчишки мечта – хочет в типографии работать.
– Это что еще за зверь такой?
– Газету там делают да книжки всякие.
– А сам-то что про свою мечту не докладывает?
– Так страшится. Вдруг да ты против?
– А как я могу быть за? Все мои родственники на земле работали, всех мать-земля кормила. Прокормит ли нашего Алешку та газета? Сумлеваюсь я че-то, – крутил головою Павел.
– А ты, батя, не сомневайся. Это наше дело, новое, революционное, и в газете кто-то должен работать. Вот про таких, как ты, писать. А то ж люди, допустим, из южных краев, почем они знают, что есть такой Павел Семашко и вырастил он трех сыновей. А Алексей наш напишет, и узнают люди и здесь, и там.
– И та-а-ам! – протянул Павел. – Там они небось и читать-то не умеют. А если умеют, так и не по-нашему вовсе.
– Вот, батя, – Иван горячился, – смотришь ты в самую суть. Наш Алексей еще и свет в массы понесет. Представляешь?!
– Представляю, – проворчал Павел, – а сам-то светоч где? Поди, за печкой прячется? Суда нашего дожидается? Лешка! – что есть силы крикнул отец.
Голова сына тут же показалась из-за угла.
– Ну а сам-то ты чего, без языка?
– С языком, – обиделся Алексей, – только если в семье свой оратор.
– Оратор, – вздохнул Павел, – в кого вы у меня такие?
Братья потихоньку толкали друг друга локтями. Ясно уже, отпускает отец.
– Давай, газетчик, рискуй! А может, еще и прославишь фамилию.
Павел опрокинул стакан бражки, вспоминая тот давний разговор, и смахнул слезу. «Эх, Алешка, Алешка!» Как ведь гордился он своим самым младшим. Таких высот достиг. Павел своим умом даже представить не мог, и как это так бывает. Два института после того рабфака окончил. Все внуки равнение на Алексея Семашко держали, все выучиться мечтали. Как дядька. И язык немецкий в совершенстве освоил, и как писатель мог служить. И вот тебе раз. Дурак ты, старый дурак, и зачем его в ту газету отпустил. Вся их жизнь через ту газету наперекосяк.
Алексей уехал из дома, едва ему исполнилось пятнадцать лет. На дворе стоял 1923 год. Время неспокойное, голодное. Но решение мальчишки было непоколебимым.
– Алеш, вроде на рабфак с шестнадцати принимают, а тебе всего пятнадцать.
– Ничего, я в типографию устроюсь, а там возьмут, никуда не денутся.
Семья только удивлялась настырности парня.
Федор списался со своим другом, теперь проживающим в Канске, тот согласился пустить парня пожить на время, пока Алексей не получит место в рабфаковском общежитии.
Тихий Алеша, никогда и нигде не отличавшийся особой решительностью, здесь ни перед какими трудностями не спасовал.
Федор довез брата до города, познакомил с семьей своего друга Михея.
– Ну все, брат, давай карабкайся. Доказывай и себе, и другим. Да не дрейфь, раз решил, все у тебя получится. Или мы не Семашко?!
И уже при прощании, обняв брата, произнес:
– Ты если чего, так не тушуйся, возвращайся, в деревне руки завсегда нужны. Кусок хлеба для брата найдется.
Алексей не сказал, как раньше: «Нет, все у меня получится».
Канск немного сбил его настрой. Все чужое, по улицам люди ходят толпой, никто не здоровается. Куда идти, чем заниматься? Страшно, однако.
Молодые ребята, Михей и его жена Люба, приняли парня приветливо. Сами жили небогато, в маленькой комнате топчан и стол. Кухня общая на четыре комнаты, туалет на улице. «Вот, спать будешь за занавеской, угол тебе отгородили, утром греем чайник, так что кипяток у тебя есть. Вот тебе кружка. Ну а там, парень, устраивайся».
Алексей бросил на пол привезенные из родного дома перину с подушкой, нахлобучил кепку поглубже и пошел искать типографию.
Про Канскую типографию Алексей разузнал все заранее.