Тридевять земель

Древнерусское урок – встречается в значениях наряд, задание, уговор. С одной стороны, значением права является "то, что должно сделать", с другой стороны – "то, что должно сказать". Данное различие ясно показывает, что правовые нормы неотделимы от ритуальных, где "дело" нередко заключалось в "слове", точно так же как и в любом магическом поступке именно слово преобладает над собственно действием. Кстати говоря, содержание латинского слова jus допускает оба эти смысла. В древнерусском языке форма «казать» может значить одновременно и говорить, и наказывать.

Греческому themis у нас будет соответствовать суд. Слово это также образовано от индоевропейского корня *dhe в значении "устанавливать". Но *dhe значит не просто устанавливать что-то, а устанавливать творчески, вводить в бытие, а в этом уже просматриваются признаки социального установления. Но имеется ли основания? Словенское слово "суд" в значении приговор как будто позволяют это. Этимологию Грота (ФР.1, 479), который сближает суд с нем. sondern, sonder на том основании, что здесь судить первоначально значит разбирать, придется отвергнуть по той причине, что первоначально судить – это ни в коем случае не разбирать, а узнавать приговор. "Русская правда" ещё помнит об этом: "Оже кто убьет жену, то тем же судом судити". Поскольку наказание уже известно и заключается в уплате установленной виры, то "судити судом" значит – приговорить.

Я возьмусь утверждать, что в приговор верили. Группа слов, родственных латинскому verus – истинный, верный, дают значения: правда, истина, истинный, правдивый и т. д… Правдой могло быть только то, что сказано, и сказано не самим человеком, а по наитию, иными словами за истину признавалось решение верховного существа. "Я веровал, и потому говорил", – свидетельствует царь Давид. Древнерусское слово "наказ", от которого происходит "наказание", буквально означает "обязательное к исполнению словесное установление", что вполне согласуется с первичными формами бытования права. Казнь согласно старославянскому – распоряжение, наказание. Сюда же в качестве наказания – древнерусский "урок" от "наречь". Говоры понимают урок как молитвенное заклинание. Латинское ordalium – приговор, суд, древненемецкое urteil – решение. Корень суд родственен литовскому zodis (слово), словенскому sod – приговор. Таким образом, мы подходим к ближайшему значению слова суд. Суд – это буквально приговор. Суды здесь – это и суд самой низшей инстанции, но одновременно это и высший суд – суд Божий, или судьба. В летописи по Ипатьевскому списку в записи под 1190 год есть такие слова: «Во истиноу соуд створи и правы соудбы его». Как проницательно замечает Эверс, первоначальное судопроизводство вполне соответствует расправе, имеющей место в естественном состоянии человека.

Кем-то было сделано замечание, как мне кажется, не совсем отвечающее положению вещей, что в ранние периоды вопросы, касавшиеся фактов, рассматривались как простейшие. Конечно, это верно по отношению современного судопроизводства. Но почему суд именно приговор? Что представлял он собой до тех привычных форм Суда Божия, которые на известной ступени получили такое распространение у варваров? Одно место из Тэйлора, кажется, объясняет это еще точнее: мундруку в Северной Бразилии, желая обнаружить убийцу, дают такое питьё духовидцам, чтобы преступник явился им во сне. Тот же способ установления юридической истины мы находим у черкесов. Наш маститый этнограф пишет, что среди них существовали семейства, называемые цисюе, что значит знахарь, которым приписывали дар узнавать чародеев и вообще преступников. Нет сомнений, что семейства эти со временем должны были взять на себя всю полноту правооборота и вполне могли сорганизоваться в целый общественный класс, как это произошло с бригонами в древней Ирландии. Но насколько действенной была такая судебная система и сколько судебных ошибок приходилось тут на прочно установленный факт? Иными словами, должны ли мы признать за этими фактами реальность, или согласиться с тем, что первобытное общество целиком пребывало в области фантазий? Безусловно, мы должны принять первый вариант, ибо в обществе, в котором не делается различия между правом и религией, все древнейшее право было одной из областей, регулируемых правилами и практикой, пронизанными мистикой. Гельмольд из Босау пишет: «Среди множества божеств главным является Святовит, бог земли раенской, так как он – самый убедительный в ответах». Но как связать ответы оракула и право? Этот парадокс разрешает автор «Чешской хроники» Козьма Пражский. Рассказывая о Любуше, дочери легендарного Чеха, он говорит, что после его смерти собравшиеся роды поставили её над собой, избрав в судьи, потому что она обладала даром провидения и предсказывала народу многое и правильно. «Et quia populo multa et cetra predixit futura omnis illa gens commune consilium iniens patris eius post necem hanc sibi prefecit in iudicem».