Тридевять земель

Что не тошно ль тебе, реченька, что не тошно ль тебе, быстрая,Со ледочками расставаючись, круты бережки подмываючи?

Что не тошно ль тебе батюшка, что не тошно ль тебе матушкаС своим детищем расставаючись, своего детища провожаючи?Провожаючи его в службу, в службу царскую-государскую?

Чтой трудна служба царская, служба царская, государская?

* * *

В газетах писали, как при объявлении войны офицеры германского Генерального штаба чокались бокалами с шампанским прямо на тротуарах Унтер ден Линден, поздравляя друг друга с тем, что именно на их век выпала удача воплотить план Шлиффена в действительность. Союзники негодовали на выжженные бельгийские деревни, расправу над Динантом, а верхом возмущения стало известие о сожжении немцами городка Левен с его знаменитой библиотекой, включавшей уникальную коллекцию средневековых рукописей. Всё это, конечно, чрезвычайно будоражило мыслящую часть Сапожковского общества. Портреты Государя в присутственных местах были убраны точно иконы на Троицу берёзовыми ветвями и лентами национального флага. Часть «немыслящая» выразила свое отношение к событиям тем, что запасные просили в лавках на дорогу, громили винные погреба, отчего полиция сняла вывески и забила двери досками, объясняя страждущим, что всё вино вывезено в Рязань. Про немцев знали, главным образом, то, что они обезъяну выдумали. Стали приходить вести о первых боях, в которых полегла значительная часть гвардии.

Но когда "Русское слово" привело репортаж из занятого пруссаками Калиша, когда стали известны имена жертв той бойни в здании магистрата, где по приказанию коменданта генерала Прейскера собрались городские служащие, и президент города Буковинский, собрав с населения пятьдесят тысяч рублей, попытался вручить их немецким офицерам, был сбит с ног, подвергнут побоям и истязаниям, после чего лишился чувств и когда один из сторожей магистрата подложил ему под голову свое пальто, то был тут же расстрелян; когда губернский казначей Соколов, от которого Прейскер домогался вверенных его попечению средств, ответил, что сжёг деньги по приказанию министра финансов, в удостоверении чего предъявил телеграмму, тоже был расстрелян, как и пристав Костенко, кассир Пашкевич, стражник Лясота ещё с двумя своими товарищами; когда 2 августа "Рязанская жизнь" опубликовала рассказ калишского губернского медицинского инспектора г-на Икавитца, который живописал сожжение магистрата, православного собора, разрушение старинного костёла Святого Иосифа, больницы и множества частных зданий; когда 17 августа "Новое время" сообщило, что восьмидесятитысячный город полностью обезлюдел и после ареста мужичин немецкие солдаты ходили по нему с соломой и керосином, поджигая оставленные на попечение женщин и детей дома, нарочно открывая везде газовые рожки, когда добавляли, что начальник уезда Васильев, священник Семёновский, несколько ксендзов, раввин, председатель Окружного суда Зеланд, начальник тюрьмы Зарицкий, землевладелец Дейчман пропали без вести, а три богатых фабриканта с немецкими фамилиями умерли, не вынеся вымогательств, что сын владельца торгового заведения Берлинер был заколот штыками на глазах у отца, что такая же участь постигла мужа и жену Шадковских и домовладельца Банковского, когда, наконец, стало известно о разграблении и сожжении Ясногорского монастыря в Ченстохове, то Сергей Леонидович вполне дал себе отчёт, отчего умер Гартвиг.

Прочитывая новости с ужасом, Сергей Леонидович спрашивал себя, ужели существует где-то Гейдельберг, где находится сейчас Афтердинген, что думает обо всём этом, и в какой-то растерянности брал со стола его последнее письмо, но не читал, а просто держал в руках, бессмысленно глядя на аккуратные строчки с едва заметным налетом готической стилизации. И эта палеографическая грация казалась ему печальным прощанием с каким-то таким временем, которое то ли было, то ли нет, и которое они, скорее всего, выдумали.

* * *

Война повернула круто. Тотчас же по объявлении первой мобилизации Сапожковскою уездною земскою управою были сделаны все необходимые распоряжения о поставке во всём уезде свыше тысячи подвод для перевозки призываемых на сборный пункт, что и было осуществлено своевременно и точно. Один из членов управы отправлялся в действующую армию добровольцем. Еще 30 июля на всероссийском земском съезде в Москве было принято решение о создании Всероссийского земского союза. Сорок одна губерния примкнула к союзу, и он немедленно принялся за создание своих губернских и уездных комитетов.

Председатель управы Иван Иванович фон Кульберг, вернувшись со съезда, пребывал в сильном возбуждении и встретил Сергея Леонидовича у входа в здание управы.