Тридевять земель

"Чем только не занимался", – подумал Сергей Леонидович, но вслух этого не сказал, а только чуть заметно усмехнулся.

– Отпускается земством на учебные пособия по сорок копеек на ученика. А только "Практический курс правописания Н.Я.Некрасова" – пятнадцать копеек.

– Ну, Некрасов-то уже старина седая.

– Так ведь и его нет, – вздохнула Ольга Донатовна.

Ольга Донатовна, выглядевшая непозволительно хрупкой для русской деревни, показала недюжинный характер. Несколько месяцев учительства нисколько не утомили её, а просто дали более ясный и спокойный взгляд на положение дел.

– На детей, как и на прочих членов семьи, они смотрят с точки зрения пользы, которую из них извлекут. Лица, окончившие курс и получившие свидетельство, через четыре, а то и три года делаются полуграмотными. "Нуждается в наших ребятах, – говорят, – за каждого денежки получает". Они и представить не могут, чтобы кто-нибудь для их пользы хотел бы трудиться.

Однако сказанное крестьянами не обижало её, не удручало, а только расстраивало, и эта твердость в сочетании с незлобивостью вызывала в Сергее Леонидовиче восхищение. В этих неприятных вещах она видела исключительно трудности, которые непременно надо преодолеть.

Переговорив, оба они открыли удивительное единомыслие. В образе мыслей Ольги Донатовны сразу обнаруживалось то освободительное народолюбие, характерное для разночинной интеллигенции недавней эпохи. Роста она была небольшого, очень живая и подвижная, чем составляла разительную противоположность несколько медлительным, не по годам степенным манерам Сергея Леонидовича. Она имела немного выпуклый лоб, серые с прозеленью глаза, которыми глядела строго, но Сергей Леонидович быстро сумел почувствовать, что строгость эта напускная и вызвана должностью, и относится вовсе не к ученикам, в чём он имел возможность убедиться, а к окружающим лицам вроде него. Милыми веснушками были забрызганы её щёки, отчего вовсе не Ольгой Донатовной, а просто Оленькой хотелось называть её, но, конечно, Сергей Леонидович не мог позволить себе такой вольности.

Слушая укоризны Оленьки, Сергей Леонидович остро ощущал и долю своей вины за такое плачевное положение дел.

– И ещё, – говорила Оленька, – надобно организовать на месте хоть какое питание. У меня в обед все едят, а один мальчик ничего не ест. Сходила к его отцу, а он мне: "Дать ему мало – голоден, дать много – не столько сам съест, сколько собакам скормит, а нынче хлеба-то не накупишься!" Что прикажете делать с такими вот? Вот в петербургском уезде – там почти во всех школах даровая пища.

– Ну, в петербургском уезде, – ухмыльнулся Сергей Леонидович. – Вон куда заехали.

– Вы земский деятель – добейтесь, – почти приказывала Оленька, и Сергей Леонидович вдруг понял, что готов теперь добиваться чего угодно и от этого открытия даже взмок.

* * *

Сколько ни старался Сергей Леонидович соблюдать приличия, как они ему представлялись, а всё-таки в две недели раз нет-нет да и изыскивал повод заглянуть к Ольге Донатовне.

Однажды он застал её в слезах. Не зная, чему приписать это расстройство, Сергей Леонидович растерянно моргал глазами.

– У меня совершенно, ну просто совершенно нет никакой дисциплины. Они просто смеются надо мной. То ли дело в Алексеевке у госпожи Ротовой.

Госпожа Ротова вот уже девять лет состояла учительницей в Алексеевском училище, и инспектор народных училищ участка Сеславинский неизменно ставил её в пример. Принадлежа к обеспеченной дворянской семье, окончив курс восьмиклассной женской прогимназии, она пошла в сельские учительницы по призванию. Несколько раз Оленька специально ездила в Алексеевку присутствовать на уроках госпожи Ротовой и жадно подмечала каждую деталь преподавания. Все мальчики в её школе были острижены, в чистом платье, с умытыми лицами и руками, к посетителям относились не с дикой робостью, как в Ягодном, а с любезной вежливостью.

Сергей Леонидович в душе слегка подтрунивал над обожествлением Оленькой госпожи Ротовой, но деятельность этой дамы, чей прадед, по слухам, водил дружбу с поэтом Козловым, и в нём самом вызывала почтение.

– Так что же стряслось? – осмелился наконец узнать Сергей Леонидович.

– Да всё этот Хвостов, – утирая слезы, рассказала Оленька. – Я ему велю показать, где находится Мыс Доброй Надежды, а он тычет пальцем в стену. И остальные ему вторят – сговорились, чтобы мучить меня.

Сергей Леонидович, кажется, начал кое-что понимать.

– И что же они говорят? – улыбнулся он.

– Говорят, это такая деревня.

– Именно, – рассмеялся Сергей Леонидович. – Хвостов этот совершенно прав и не имел намерения издеваться над вами. Это вы недостаточно изучили ещё нашу окрестность. Тут в четырёх верстах деревня есть, так и называется – Мыс Доброй Надежды. То ли дед мой, то ли прадед – точно и сам не знаю – водворил на той земле какого-то отслужившего матроса, своего вестового. Сначала был хуторок, а теперь вот деревенька. Да и то сказать – почитай лет сто прошло.

Оленька слушала его с радостным удивлением.