Тридевять земель

Начальную школу в Соловьёвке, то есть одноклассное трёхлетнее начальное училище, земство по приговору общества построило в 1878 году, а до этого для учебных нужд снимали крестьянскую избу. На постройку этого здания крестьяне занимали из земства пятьсот рублей долгосрочной беспроцентной ссуды из особого училищного фонда. Как построенное с пособием от земства, школьное здание было передано Управе, которая его застраховала и приняла на себя дальнейшее содержание. Так как Ягодное было селением государственных крестьян, то начальная школа существовала там еще до Великой реформы и содержалась самим обществом. При училище имелась библиотека, которая составилась новыми книгами на тридцать три рубля по завещанию первого преподавателя Закона Божия псаломщика Магнитского.

Когда-то и в Соловьёвке завёл школу Воин Фёдорович, занятия там вёл пономарь в церковной сторожке, но когда открылось земское училище в Ягодном, то все ученики отсюда перешли в училище, и даже тогдашний настоятель Преображенской церкви перешёл туда же Законоучителем, так как ягодновский священник по каким-то причинам не удовлетворял Епархиальному начальству.

Проезжая со станции мимо школьного здания, Сергей Леонидович только сейчас вспомнил о новой учительнице, хотел было остановиться, но пока раздумывал, Игнат уже унёс его далеко.

Впечатления, которые Сергей Леонидович вынес из своей поездки на фронт, сложились в его голове в одно убеждение, что такому невообразимому кошмару просто нет места на земле, да и быть его не может. Эти в ковтуны спутанные провода, поваленные телеграфные столбы, изломанные окопы, похожие на шрамы, уродующие земной лик, павшие лошади, воронки, на дне которых неподвижно стоят лужицы талого розового снега, издыхающие клячи, влекущие в неизвестность беженцев, вперемешку с синими колоннами австрийских пленных, санитарные фургоны, артиллерийские парки, серые гусеницы пехоты, ползущие навстречу смерти, тыловой львовский разгул, малолетние проститутки, бродящие целыми стадами… Но после Киева, когда он пересел на другую ветку, знакомый пейзаж понемногу возвращал душе утраченное равновесие. Ещё попадались на станциях эшелоны с запасными, из раскрытых теплушек которых порою долетала ухарская солдатская песня и тут же уносилась в заснеженные поля, и ему подумалось: "Уж лучше так!"

Но и дома, несмотря на мирные дымки над Соловьёвкой, вертикально стоявшие над трубами, как мреющие в утреннем тумане осиновые стволы, война подкинула забот, словно бы он привёз её с собой, на своих собственных плечах, как Горе-Злочастие. Съездив в управу с отчётом, он с удивлением обнаружил, что и здесь дел было уже не обобраться.

Как член уездного санитарного совета, Сергей Леонидович снабжал создаваемые лазареты аптечными материалами и перевязочными средствами, а с отдачей Брест-Литовска и других территорий Западного края потекли в губернию беженцы. По предварительным расчётам губернской управы должно было прийтись по девяти тысяч на уезд, но на деле выходило куда больше. Беженцы прибывали в таком количестве, что несколько семей Сергей Леонидович разместил даже у себя в усадьбе – в том самом "людском" флигеле, где раньше жили дворовые и где в отдельных помещениях жила Гапа и с недавних пор Ольга Донатовна.

Вернувшись, Сергей Леонидович днями напролет мотался по уезду, осматривая пустующие помещения, которые управа предполагала выкупить у владельцев для размещения беженцев, и эти занятия хотя бы отчасти способствовали ему обрести прежнее душевное состояние. Тогда же была получена телеграмма от Главковерха о постройке при уездной больнице бань и дезинфекционных камер, предназначавшихся для нужд армии, и квартирмейстер уже перевёл управе семьдесят тысяч рублей на расходы по этим работам. Часто Сергей Леонидович оставался ночевать в Сапожке у Алянчикова, и дома бывал наездами.

Как ни был поглощен Сергей Леонидович всеми этими заботами, но внезапное воспоминание о том, что в усадьбе находится молодая и, как утверждали, привлекательная женщина, смущало его мысли. Шла молва, что у ней жениха убили на фронте.

Однажды сизым неуютным утром он увидел в окно, как Ольга Донатовна выходит из "людской" и идёт в школу. На ней был надет драповый жакет, голова поверх шапочки повязана платком из козьего пуха, на ногах жёлтые валенки; тропинка до проездной дороги не была протоптана, и она то и дело проваливалась чуть не по колено в нетронутый снег. Место для школы когда-то выбрали между селом и выгоном, рядом с кладбищем и старым ободранным зданием кабака, над входом в который красовалась сильная по содержанию надпись: "Распивочно и на вынос". Дорога туда Сергею Леонидовичу была хорошо знакома, и была она долга и трудна, и он мысленно сопровождал свою постоялицу, отлично представляя себе каждый её шаг и каждое препятствие, с которым придётся столкнуться.

Подглядывать за Ольгой Донатовной вошло у него в привычку. Однажды за этим занятием застала его Гапа.