Тридцать ночей

— Я не хочу лгать и говорить тебе, что ты не будешь сожалеть об этом до конца жизни. Ты будешь. В иные дни, это будет причинять такую огромную боль, что возможно ты даже будешь приходить на мою могилу и пинать её. Я не буду винить тебя за это. Но затем, однажды, держа своего мужа за руку, ты подаришь жизнь маленькому мальчику или маленькой девочке. Ты будешь держать их в своих руках, и ты посчитаешь, что всё стоило того, чтобы они смогли быть в этом мире. Ты вырастишь их со всей своею любовью, которую ты недополучила, и они проявят настойчивость в свершении хороших дел, изменят законы, спасут друзей. И то, что сейчас кажется таким чудовищным, будет причинять боль в меньшей степени, поскольку это привнесёт что-то красивое.

— И может быть, однажды, ты сможешь уладить ситуацию со своим другом. Тайком привезти его назад, всё исправить для его семьи. Ты переживёшь и это, точно так же, как ты пережила ситуацию со своими родителями. Не полностью, но всё же, в конце концов, всё обернётся к лучшему.

Комната погрузилась в тишину. Я закрыла глаза, пытаясь представить себе то, что обрисовал Боб. Светлая больничная палата, Айден в голубой медицинской униформе, мальчик с глазами цвета сапфиров или девочка с глазами Клэр в моих руках. "Я люблю тебя", произносит Айден. Медсестра поворачивается, чтобы надеть чепчик на голову нашего малыша. "Bendita" (перев. с испан. — Благослови) шепчет она и превращается в Марию. Открывается дверь, и девочки вваливаются внутрь палаты, чтобы познакомиться с малышом. Моим малышом. Антонио на коляске также вкатывается в палату, целая стопка связанных Марией детских свитерков лежит на его коленях. Последним входит Хавьер. С сияющей улыбкой, такой же, какую он излучал в тот самый первый раз, когда я вновь обрела силы станцевать танго. "Дорогая, тебе удалось", говорит он.

Я лицом уткнулась в ладони. Начались рыдания, и я никак не могла их остановить. Пол накренился, как это было в ту январскую ночь, четыре года назад, и я начала дрожать. Какую любовь я потеряю на этот раз? Мою семью или свою жизнь?

Я услышала суровое ругательство, сорвавшееся с губ Айдена, и его руки стянулись вокруг меня, пряча моё лицо в изгибе его шеи.

— Дай нам немного времени, Боб. Мы уведомим тебя завтра, — сказал он.

Я услышала шаги Боба, рука пожала моё плечо, и дверь в конференц-зал открылась, а затем закрылась. Стало тихо, Айден не двигался и не говорил. Он просто держал меня и позволил моим слёзам пропитать его пиджак. Единственным, что всё ещё было верным в моём мире — это был он.

Глава 46

Залп

В "Ровере" я свернулась клубком на коленях Айдена, его руки, подобно тискам, сжались вокруг меня. Я не могла вспомнить ни то, как мы вышли из офиса Боба, ни как мы оказались на заднем сидении машины. Я лишь воспринимала сандалово-коричный запах Айдена. Когда фрагмент одной мысли оформился в моей голове, это заставило плакать меня ещё сильнее. Мысль, которую я предпочла бы не иметь. Какая любовь победит?

— Как долго длится тюремное заключение за препятствие свершению правосудия? — просопела я ему в шею.

Его мускулы завибрировали. Он не ответил. Может быть, он не знал ответа. Или может быть не хотел мне этого говорить.

— М-м-может быть лучше поступить таким о-о-образом, — мой голос дрожал. — Хавьер будет в безопасности. Я всё ещё буду з-з-здесь некоторый период времени. И, может быть, ты сможешь приходить и навещать м-м-меня?

Мои слёзы впитывались в его кожу, несмотря на то, что слова казались сюрреалистическими. Сюжет для творческой фантазии, а не для жизни.

Неожиданно "Ровер" остановился. Мы были дома.

Бенсон вышел из машины и открыл нам дверь. Три глубоких морщины прорезали его лоб — точно так же, как это бывало у Хавьера. Спотыкаясь, я начала вылезать из машины, Айден поддерживал меня за талию. Бенсон взял меня за руку, помогая выйти.

— Спасибо, Бенсон, — прохрипела я.

— Всё будет хорошо, мисс С — Элиза, — он обменялся взглядом с Айденом. — Я запаркую машину и проверю, как обстоят дела со слежкой за Фейном, сэр. Затем отправлю Кардоза на поиск свидетелей.

Айден единожды кивнул и прижал меня к своему боку, и мы зашагали вниз по выложенной щебнем тропинке, устремившись в сторону двойных дверей дома. Я вошла в фойе в трансе. Он провёл нас мимо гостиной, направившись в свою библиотеку, ни на секунду не выпуская мою руку. Как только мы шагнули внутрь, он закрыл за нами дверь.

— Элиза, — произнёс он ещё до того, как освещение перестало мерцать. Его голос был тихим.

Я повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо, желая броситься ему в руки. Но его глаза остановили меня. Они больше не были цвета непроглядной тьмы. Они были цвета чистого кобальта.

— Дорогая, ты должна его сдать.

Я видела движение его губ. И я слышала его голос, но слова были мне незнакомы.

— Что?

Он сделал шаг навстречу мне.

— Ты должна отступиться от него, — произносил он очень медленно.

На этот раз у меня не возникло никакого заблуждения насчёт его слов. Воздух стал ледяным. Острым, как январская ночь.