Тридцать ночей

— Но с тобой, всё иначе, — его голос стал практически ласкать меня. — В тот самый первый раз, когда я увидел тебя, ты была на картинах, лишь маленькая, девственная часть тебя была обнажена, — он сложил свои ладони так, словно держал в руках мыльный пузырь. — Свет, падающий на твои плечи, то, как ты выглядела, словно дышала, нежный изгиб твоей шеи... всё это было умиротворяющим. Я почувствовал... необыкновенное спокойствие... А спокойствие это нечто, чего я жаждал мучительно долго. Это была мгновенная зависимость. Я просто стоял там, смотрел..., — тектонические плиты слегка сместились, и бирюзовые глубины его глаз озарились и успокоились. А затем они начали истлевать: — Но картины были также и чувственными, поэтому спокойствие трансформировалось в вожделение. В сводящую с ума страсть... Это был прекрасный шторм. Две вещи, которые сильнее всего лишают кого-либо контроля.

Вселяло страх, что эти слова согрели меня, в то время когда я должна была оставаться сосредоточенной на нависшей надо мной неминуемой угрозе получить раздробление костей, но всё же они согревали. Дюйм за дюймом страх покидал моё тело.

— И что теперь? — поинтересовалась я, и тут же пожалела об этом.

Улыбка исчезла.

— И теперь, каждый раз, когда я вижу тебя, я теряю бдительность. Я становлюсь менее настороженным, и поэтому, представляю ещё большую опасность, — его голос снова стал резким. А его глаза — я никогда не видела их такими тёмными.

Впервые за всё время разговора, он шагнул навстречу ко мне. Я встала с софы, чтобы подойти к нему, но он жестом руки остановил меня.

— Всё сводится к этому, Элиза. Я не могу допустить вероятность причинить тебе вред, но также я и не могу отказаться от своего собственного уклада, так как без этого, я стану монстром.

Он вздрогнул, но мне казалось, будто он только что вспорол мою грудную клетку. Тепло его слов испарилось, когда я поняла, что он не вернулся ко мне; он пришёл сказать "прощай". Пустота, которую я ощущала, когда думала об автомобильной аварии, теперь выступила на поверхность, словно ещё один несчастный случай замелькал на горизонте.

Он быстро сократил дистанцию между нами, его руки метнулись вперёд, будто он пытался предотвратить падение.

— Элиза, чёрт! Ты в порядке? Нет — конечно же, ты не в порядке! Как ты можешь быть в порядке, учитывая всё то, что я тебе рассказал? Присядь, пожалуйста, — его глаза были широко распахнуты. Его рука нависла над моим плечом, словно он не желал прикасаться ко мне.

— Со мной всё хорошо. Я просто задумалась, — сказала я, подмигнув ему.

Почему он так перепугался? Не то чтобы я рухнула на пол. Я, по-прежнему, сидела на софе, чтобы успокоить его.

— Может принести тебе воды? Или еды? Сделать паузу?

— Нет, я в порядке, Айден, — мой тон был резким, невзирая на мои намерения. Я смягчила его, когда увидела глубокую V-образную складку меж его бровей: — Мне просто необходимо понять тебя. Зачем было приходить сюда, если ты просто хотел сказать мне держаться от тебя подальше?

Его черты лица ожесточились, челюсть снова сжалась.

— Так ты сможешь двигаться дальше без каких-либо сожалений, — его голос был острым.

Он хмуро посмотрел на меня. А затем что-то справа от меня привлекло его внимание. Я проследила за его взглядом и застыла. Ох, проклятье, моя книга по клинической психологии! Мой ПТСР список!

Я наблюдала, словно в замедленной съёмке, как он подошёл к столу и своими длинными пальцами взял листок. По мере того как он читал список, в его глазах сменялись эмоции: сначала было смущение, затем появился ужас, который перерос в гнев, а гнев сменился облегчением, перед тем как тектонические плиты не заняли свою нейтральную, контролируемую позицию. В воцарившейся тишине я могла расслышать только своё, стучащее в ушах, сердце. Он поднял книгу и пробежался по тексту глазами несколько секунд. В конечном счёте, он поднял на меня взгляд.

— Как давно ты знаешь о моём дефекте? — его голос был ровным, но я не могла понять, закончился ли шторм или ещё только надвигался.

Дефект? Это не дефект, это заболевание.

— Я всего лишь сложила все частички воедино, прямо перед твоим приходом. После того, как я услышала, что ты воевал, — мой голос был робким.

Он кивнул, и замедленными, острожными движениями, положил листок обратно, на туже самую страницу, и поместил его в книге точно так, как лист и лежал, когда он его там обнаружил. Затем он сел на самый край пуфика, стоявшего передо мной.

— И ты сидела здесь, с этими знаниями, всерьёз намереваясь быть со мной? — произнес он тихим монотонным голосом.

Я кивнула и сглотнула.

Его челюсть вновь сжалась.