Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

В роли организатора всеевропейской антигабсбургской коалиции выступил Ришелье. Как мы помним, он еще в 1624–1625 гг. выдвинул мысль, что гибельной для Империи была бы только война на два фронта, тиски между двумя армиями, и при посредстве голландцев пытался осуществить эту идею, двинув на Германию с северо-запада Данию, с северо-востока — Швецию. Но тогда этот план сорвался из-за отказа Густава-Адольфа начать войну в Империи, прежде чем он закончит войну с Польско-Литовским государством за балтийское побережье — за Ливонию и Пруссию. Эта война, давняя, затихшая было в 1622–1624 гг., снова разгорелась с 1625 г.[139] Несмотря на все уговоры, Густав-Адольф оставался непреклонным в своем отказе. Это между прочим на время расхолодило и Ришелье и способствовало тому, что он даже стал было искать сближения с Габсбургами, но вскоре должен был убедиться в гибельности такого пути для Франции.

В начале 30-х годов ключевая роль в развитии Тридцатилетней войны выпала на долю Швеции. Не столько благодаря своей силе, сколько из-за своего стратегического положения Швеция оказалась вершителем судеб Европы. Англия и Дания в конце 20-х годов вышли из игры, Франция против Испании имела превосходного союзника — Голландию, но против Империи союзника не имела, несмотря на напряженные дипломатические усилия. Османская империя была слишком связана персидскими делами, и повернуть ее против Империи французской дипломатии так и не удалось до конца Тридцатилетней войны.

Иное дело Швеция — она сама мечтала ринуться на Империю, так как с нараставшей тревогой следила за габсбургско-католическими приготовлениями к «похищению Европы». Густав-Адольф, уже «отнявший море», по его собственным словам, у Московского государства (по Столбовскому миру 1617 г.) и приближавшийся к тому же результату в ожесточенной войне с Речью Посполитой, не только зарился теперь на принадлежавшее Империи померанское побережье Балтики, но беспокойно оглядывался на Габсбургов, готовых лишить его всех приобретений и даже короны. Император, по словам Густава-Адольфа, «метил в самое сердце Шведского государства»[140]

.

Но повернуть оружие против Империи, не окончив войны с Речью Посполитой, было бы, по мнению Густава-Адольфа, безумием, о чем он сообщил еще в 1626 г. английским, голландским и бранденбургским дипломатам. Густав-Адольф был убежден в возможности быстро достигнуть окончательного разгрома поляков.

Однако в габсбургском лагере тоже видели эту перспективу. Валленштейн смертельно боялся вмешательства Густав а-Адольф а в войну в Германии. Еще на Брюссельском конгрессе габсбургской коалиции в 1626 г. было решено оказывать Польше тайную военную помощь, чтобы связать силы Швеции. С 1627 г. значительная часть армии Валленштейна находилась в Померании, чтобы оттуда помогать полякам; в портах Померании сжигались шведские корабли. В 1629 г. 10-тысячный корпус под командованием Арнима действовал в Пруссии совместно с войсками Сигизмунда III против шведов. Таким образом, план Густава-Адольфа быстро окончить войну с Польшей был сорван. Но уже в 1628 г. и Густав-Адольф втянулся частично в войну с императором, оказав в союзе с датчанами посильную помощь осажденному померанскому порту Штральзунду против армии Валленштейна.

Это событие окрылило Ришелье новыми надеждами и придало новую энергию его дипломатии. Правда, сохранить в антигабсбургской коалиции Данию, непоправимо разбитую, он в конце концов не смог. Но он всячески стремился поддержать ее дух и одновременно принялся за основную задачу — вовлечь в войну с Империей Швецию.

Эта задача была по-прежнему исключительно трудна. Во-первых, Швеции недоставало средств для найма и содержания войск, ее казна была пуста. Этому Ришелье мог помочь, предоставив ей крупные субсидии из французской казны. Во-вторых, надо было во что бы то ни стало примирить Швецию с Польшей — положение в Европе не позволяло уже дольше ждать. Но как их примирить? Голландские и бранденбургские посредники пытались этого добиться в 1627 и 1628 гг., но безрезультатно. Следовательно, Ришелье надлежало обратить свой дипломатический талант на распутывание весьма сложных противоречий в далекой Восточной Европе. Не погрузившись в восточноевропейскую политику, он не разрешил бы и общеевропейской проблемы организации антигабсбургской коалиции.