Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Чтобы понять, чем же Шарнасе все-таки принудил Сигизмунда III сменить непримиримую воинственность на податливое миролюбие, достаточно прочесть краткую инструкцию, которой он был снабжен 25 января 1629 г., отправляясь в путь. Главное ее содержание как раз и сводится к пункту, указывающему, чем надо побуждать к миру польского короля: предлагая свое посредничество для заключения мира, — должен говорить Шарнасе Сигизмунду III, — «его величество [король французский] руководствуется главным образом интересами польского короля, ибо если шведский король объединит с собою московита (unist avec luy le moscouitte), как он собирается, о чем стало известно его величеству [французскому королю], то этот союз может причинить ему [польскому королю] значительный вред»

[148]. Вот в чем состояла идея Ришелье: пугать Польшу шведско-русским военным союзом, войной сразу с двумя противниками, в то время как война и с одной Швецией давалась ей с трудом. По свидетельству мемуаров Ришелье, Шарнасе уверял поляков, что Людовику XIII доподлинно известно о решении московского царя «этой зимой нарушить перемирие с Польшей и вторгнуться в ее пределы с огромной армией», вследствие чего у Польши «окажется на руках одновременно два столь сильных врага»[149]

.

Известие о решении московского правительства не было выдумкой Ришелье, а соответствовало, как увидим, действительности. Ришелье лишь энергично использовал информацию, доставленную ему его виртуозными международными осведомителями. Но он не остановился на этом, а решил активно способствовать укреплению решения Московского государства воевать с Польшей. Вслед за бароном Шарнасе, направившимся в Пруссию к Сигизмунду III, из Франции в Москву к царю Михаилу Федоровичу выехал окруженный не меньшей дворянской свитой барон Деэ де Курменен.

Таким образом, «мастерский ход» Ришелье состоял из двух частей, связанных в одно целое: 1) информации: польского правительства о решении Москвы нарушить Деулинское перемирие; 2) отправки особого посольства в Москву.

Проанализируем, что могло толкнуть Ришелье на такой как будто неожиданный ход. Можно указать три источника:

1. Еще в 1625 г. Ришелье замышлял посольство в Москву, о чем сообщает голландец Исаак Масса, собиравшийся тогда пристроиться к этому несостоявшемуся посольству[150]. Формально оно должно было явиться ответом на русское посольство Кондырева и Неверова во Францию в 1615 г. Почему же именно в 1625 г. Ришелье вспомнил о Москве? Несомненно потому, что именно в это время, как мы говорили, у него была реальная надежда вовлечь Швецию в войну с Империей. Логика вещей требовала позаботиться, чтобы Восточная Европа ничем не мешала Швеции заниматься западноевропейскими делами. Но в 1625 г. планы Ришелье в отношении Швеции не осуществились. Естественно, что в 1629 г., когда эти планы возродились, вместе с ними возродилась и идея о посольстве в Москву.

2. В 1628 г. группа французских купцов, желавших образовать компанию для торговли с Московией, подала Ришелье докладную записку с изложением основных проблем франко-русской торговли. Они предлагали между прочим ответить наконец на посольство Кондырева 1615 г., т. е. организовать посольство в Москву. Важно подчеркнуть, что один пункт этой докладной записки не мог не подтолкнуть мысль Ришелье непосредственно к идее, что сближение Франции с Москвой может послужить рычагом политического давления на Польшу. Этот пункт гласил: «Кроме тех выгод, которые Франция может извлечь из этих сношений с Московией посредством торговли, король станет еще намного значительнее среди северных государей и особенно перед королем польским, который, не имея врага более могущественного, чем московиты, воздержится впредь способствовать интересам Австрийского дома, ибо его величество [король французский] сможет и повредить ему и оказать услуги перед великим князем Московским»[151]. Несомненно, что эта докладная записка являлась одной из предпосылок посольства Деэ де Курменена в Москву в 1629 г., хотя не она послужила ближайшей причиной этого посольства.

3. Не подлежит сомнению, что непосредственной причиной посольства Шарнасе и Деэ явилось какое-то полученное в Париже известие о важнейшем политическом решении, действительно принятом в Москве: не ждать, когда окончится срок перемирия с Польско-Литовским государством, а начать воевать с ним, помогая тем самым шведам. Это известие прибыло в Париж, несомненно, не из Швеции, ибо указанное решение было впервые под секретом сообщено в Москве боярами шведским послам Мониеру и Бенгарту в марте 1629 г.[152], а Ришелье уже знал о нем за два месяца до того, в январе 1629 г., когда была составлена инструкция для Шарнасе, гласящая: «… о чем стало известно его величеству».