Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

В течение всего этого времени в Москве с агентами Империи обращались не по кодексу дипломатических норм, а как с агентами вражеского государства. Императорский посол Адам Дорнов 1613 г. был арестован и содержался под стражей до самой смерти (1654 г.). Не помогли ему ни принятие православия, ни прошения к императору, которые, разумеется, не пересылались из-за отсутствия дипломатических отношений. Еще характернее арест Шарля де Талейрана в 1630 г. Он был арестован по подозрению в том, что собирается ехать к испанскому королю и германскому императору[196]

, т. е. как тайный агент Габсбургов, который мог бы донести им о планах восточноевропейской коалиции и неискренне трудился над ее сколачиванием. Содержащееся в более поздней грамоте Людовика XIII утверждение, что Талейран был арестован по обвинению в военном шпионаже в пользу Польши[197]

, не противоречит первому объяснению, а вполне с ним увязывается. Далее, когда в 1632 г. император Фердинанд II попробовал возобновить дипломатические отношения с Москвой, его послу было предложено от границы отправиться восвояси, причем с характерной мотивировкой: так как тот прибыл через Польшу и в сопровождении поляков, т. е. в качестве польского союзника. Не менее характерно, наконец, и то, что именно в 1654 г., когда Империя, разбитая в Тридцатилетней войне, уже ничем не могла помочь полякам, Московское государство решило восстановить с ней «ссылку» (дипломатические отношения).

Итак, все факты говорят о том, что враждебность Московского государства к Империи была не прямой, а отраженной от враждебности к Речи Посполитой, с которой имелись глубочайшие территориальные, а после польской интервенции и политические споры. Но логика вещей заставляла Московское государство считать своими друзьями в Европе уже не только врагов Польши, но и врагов Габсбургов. В 1615 г. Московское государство посылает посольство во Францию, в 1617 г. — в Англию просить поддержки против поляков, хотя ни Франция, ни Англия не были непосредственно враждебны Польше, но представлялись, безусловно, враждебными в той или иной мере Габсбургам. На той же почве укрепились в 20-х годах дружественные отношения Москвы с Голландией и с Данией.

Деулинское перемирие 1618 г. не устранило враждебности между Московским государством и Речью Посполитой. В 1619 г. из девятилетнего польского плена возвратился в Москву отец царя Михаила Федоровича, патриарх Филарет Никитич, ставший фактическим главою Московского государства. Важнейшую внешнеполитическую задачу России Филарет Никитич видел в сокрушении Польско-Литовского государства для возвращения западно-русских, украинских и белорусских земель. Он отдавал себе отчет в необходимости сокрушения для этого и союзников Польско-Литовского государства — всего габсбургско-католического лагеря в Европе. Филарет Никитич считал, по-видимому, заключение Деулинского перемирия ошибкой и, по утверждению Ростовской летописи, настаивал на его нарушении[198]

. Разумеется, причиной этого была не «обида» его на поляков, а приобретенная за границей, за время плена, широкая международная перспектива. Уже в 1620–1621 гг. под энергичным руководством Филарета Никитича Московское государство становится одной из самых деятельных антигабсбургских держав в Европе: оно не только вступает в переговоры с Турцией и Швецией о заключении военного союза против Польши и осенью 1621 г., по решению Земского собора, уже направляет полякам ультиматум, одновременно собирая войско, но ищет также и в Западной Европе союзников против Габсбургов. Посольство с предложением политического союза было направлено в 1620 г. в Англию, но англичане в тот момент были еще увлечены политикой «умиротворения» и спохватились только в 1623 г., прислав в Москву послов с готовым для подписи текстом договора о союзе[199]. Однако к этому времени благоприятная ситуация в Восточной Европе уже успела измениться. Двусмысленность позиции Франции и Англии в отношении разгоравшейся в Империи (в Чехии и Пфальце) войны была побудительной причиной для посольства в Западную Европу в 1621 г. Родионова якобы для подыскания невесты Михаилу Федоровичу, на деле же для уяснения таких вопросов, как, например, «кому французский король помогает, цесарю или пфальцграфу рейнскому, или никому не помогает»[200].