Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

О собственно военной стороне этого союза, «о войне, что его ц. в. хочет в немецкой земле завесть», Густав-Адольф пишет в основной грамоте на имя царя[542]

. Она начинается с объяснения, что Густав-Адольф только на днях получил грамоту Михаила Федоровича от 19 января, c сетований на дальность расстояния, зимнюю пору и другие помехи и задержки, с уверений, что если бы он получил послание царя раньше, то уже раньше посодействовал бы и советом и делом проведению в жизнь замыслов царя. Далее Густав-Адольф снова горячо приветствует намерение царя нанять в Германии войска и подчеркивает, что «недругам вашего ц. в., полякам, великий урон и ущерб будет от того, если ваше ц. в. войско со здешней стороны в цесарской [германской] земле поставит и тем войском в Верхнюю Польшу пойдет». Но если прежде Густав-Адольф намекал, что он готов найти повод для нарушения со своей стороны шведско-польского перемирия, то теперь он более осторожен, делая несомненную уступку позиции Оксеншерны: до истечения срока перемирия он не может способствовать осуществлению плана своим войском; однако, рассуждает он, раз поляки в нарушение перемирия разрешили врагам Густава-Адольфа, Католической лиге, нанимать у себя солдат, значит и он «за это» может разрешить царю нанимать на поляков войско в занятых им государствах. По для соблюдения полной тайны и полного успеха предприятия Густав-Адольф предлагает такой способ действий: должностные лица, которых царь пришлет в Германию, пусть до поры до времени не называются царскими великими послами, пусть действуют от имени шведского короля и совместно с его командирами нанимают и собирают войско как бы для службы Густаву-Адольфу; когда же все будет закончено, Густав-Адольф прикажет этому войску подчиняться и служить московскому царю — оно выступит от имени последнего, и весь план осуществится именем, по воле и в интересах московского царя. Соучастие Швеции выразится не только в разрешении нанимать и формировать это войско — Густав-Адольф готов сделать все и «сверх того», что только мыслимо, до истечения перемирия с Польшей, в частности его генералы с царскими уполномоченными «совет и думу будут держать и способствовать им так, что ваше царское умышление полным успехом и начнется и окончится». Густав-Адольф не пишет здесь прямо о том, что он лично будет направлять это предприятие (как он обещал ранее), но такое намерение ясно сквозит во всем тоне послания — оно как бы дает личную гарантию Густава-Адольфа Москве в успехе замысла.

Практически Густав-Адольф просит как можно скорее снарядить два посольства. Одно должно быть направлено в Штеттин (где он принимал русских послов в 1631 г. и куда, возможно, собирался вернуться) для найма и снаряжения указанной армии. Стратегический план Густава-Адольфа несколько изменился: если раньше он считал, что удар по Верхней Польше должен быть нанесен из Силезии, то теперь, по-видимому, в связи с неблагоприятной военно-политической обстановкой в Силезии, оккупированной имперским корпусом Шаффгоча, он указывает в качестве наиболее удобного плацдарма Померанию и Маркграфство (Бранденбург). Прибыв в Штеттин «о казною», уполномоченные царя смогут там провести совещания со шведскими командирами о найме опытных профессиональных солдат, подборе доброкачественного командного состава, закупке вооружения и плане наступления на Польшу из Померании и Маркграфства, на содержание «нарочитого войска» с пушками, ядрами и порохом без всяких дополнительных расходов потребуется по 100 тыс. ежемесячно, но, разумеется, сразу придется истратить крупные суммы для покупки оружия, шпаг, военного снаряжения и обмундирования, «без чего никакое войско не может быть». Как видим, здесь все указано конкретно и точно, дело идет о реальном военном плане.

Второе посольство Густав-Адольф просит направить к нему для одновременного заключения русско-шведского политического соглашения против Речи Посполитой. Он подчеркивает, что указанное содействие царю неизбежно навлечет на него негодование и месть поляков. Поэтому он просит и надеется, что царь вступит с ним в такой союз, при котором Московское государство обязалось бы не заключать мира с Речью Посполитой без его совета и согласия, без включения в этот мир «нашего к. в. и наших королевских великих земель и государств». Если царю эта мысль будет «люба и добра», пусть он пришлет своих послов «с полным наказом», чтобы «о том союзе укрепление сполна договорити и постановити и совершити»[543].

Сопоставляя эту грамоту с одновременно написанной инструкцией послам в Речь Посполитую, мы видим очертания вполне определенного политического курса Густава-Адольфа в польском вопросе. Это — программа решительных и немедленных действий, хотя и с соблюдением всяческой осторожности. Этих документов, в сущности, вполне достаточно для того, чтобы попять возвращение Густава-Адольфа через четыре месяца в расположенную недалеко от польских границ Саксонию, в те места, откуда он год назад начал свой поход.