Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Послания Густава-Адольфа прибыли в Москву 20 августа 1632 г.[544] Однако можно предположить, что русское правительство узнало о содержании этих посланий или получило устный ответ Густава-Адольфа уже в начале августа. На это предположение наводит сохранившийся в архиве Посольского приказа обрывок дела о необычайно спешном приезде в это время в Москву курьера от Жака Русселя — того самого Лазаря Мавиуса, которому доверялись лишь самые ответственные поручения и которому уже доводилось рисковать головой на службе Русселю или, вернее, Густаву-Адольфу через Русселя. Мы не знаем прямо, что сообщил Мавиус в — Москве, так как налицо только отрывки ответного письма Кн. И. Б. Черкасского Русселю, отправленного с Мавиусом примерно 21 или 22 августа. Но по этим отрывкам видна чрезвычайная важность дела. Если верно наше предположение, что Руссель из Любека (а может быть, еще несколькими днями раньше из Риги) отправил Мавиуса к Густаву-Адольфу, то весь путь до Нюрнберга, назад до Любека и от Любека до Москвы Мавиус проделал за полтора месяца[545]

. Он мог доставить Густаву-Адольфу грамоту Михаила Федоровича от 20 июня, врученную Русселю, и получить устные указания Густава-Адольфа, если тот решил и дальше неофициально пользоваться услугами Русселя для сношений с русским правительством. По словам И. Б. Черкасского, Руссель передал через гонца и секретаря своего Мавиуса «статьи гораздо надобные для службы великого государя нашего оно ц. в-ва», дела эти царю и патриарху доложены, и теперь «о тех о всех делах им, великим государям, ведомо». Дальше начинается ответ: «И нынешнего 1632 г. в августе 3 день великий государь наш его ц. в. и отец его государев великий государь святейший патриарх послали на общего[546] недруга, на польского королевича Владислава и на Поль…». Ясно, что Руссель сообщил нечто такое, из чего вытекала необходимость или возможность немедленного начала военных действий. Это могли быть либо вести о подготовке спешного избрания Владислава, либо сведения об окончательном согласии Густава-Адольфа на все обсуждавшиеся условия военного союза против Речи Посполитой. В пользу второго говорят другие слова И. Б. Черкасского в письме к Русселю: и ты также наказывал, «чтоб посланного б твоего отпустить с лучшим и борзым [скорым] договором не задержав»[547]

. Значит, Мавиус должен был привезти из Москвы проект договора, подлежащего заключению между Московским государством и Швецией одновременно с началом военных действий.

Итак, русская армия выступила из Москвы 3 августа 1632 г. Передним полком командовал Александр Лесли-сын. Началась Смоленская война. Несомненно, что именно получение ответа Густава-Адольфа послужило последним сигналом, которого только и ждали, без которого по крайней мере не начались бы активные военные действия, даже если бы армия и подошла к границе Речи Посполитой; как известно, русская армия, напротив, уже в сентябре — октябре развернула стремительное и в высшей степени успешное наступление[548]. Таким образом, выступление было в известной мере выполнением союзнического долга перед Швецией. Вся армия была воодушевлена этим союзом. «Передают, — доносил Шютте Густаву-Адольфу 18 сентября, — что, по словам солдат, их царь после бога больше всего надеется на ваше к. в-во»[549]

.

Мавиуса не отпускали из Москвы, пока не прибыла подлинная грамота Густава-Адольфа. На другой день по ее получении он был отпущен. Он вез Русселю известие о начале войны и проект договора. Поистине, эти дни были кульминационной точкой жизни и деятельности Русселя[550]. В письме И. Б. Черкасского Русселю передавались благодарность царя и патриарха за его «промысел», их просьба так же стараться и присылать известия и впредь и обещание, что они «<и вперед учнут тебя жаловать своим государским жалованьем за твою службу». Но главное, Мавиус должен был лично передать Русселю: «С ним наказано к тебе об их государских делах»[551]

. Несомненно, что речь идет о согласовании проекта русско-шведского договора. Уже 13 сентября Руссель, получив в Любеке «грамоту и ответ» из Москвы, посылает туда нового гонца, имя которого, по-видимому, Жан де Вержье[552]. Наряду с рядом важных сообщений, свидетельствующих об осведомленности Русселя в делах Густава-Адольфа, де Вержье привез в Москву текст русско-шведского договора, который и был без всяких изменений включен в наказ «Великому посольству», отправленному к шведскому королю[553].