Триумф Времени и Бесчувствия

Мать вошла с серпом в руке.Черная, черная мать моя.Мрамор колонн белел во тьме,Теплый воздух их обтекал.Пели цикады в душном саду,Выла гиена во тьме ночной.Мать вошла с пестом в руке.Красная, красная мать моя.Бился в клетке мощный лев,Кровь сочилась из свежих ран.Рев колыхал ночную листву,Шепот раздался во тьме ночной.Мать вошла с ковшом в руке.

Белая, белая мать моя.Юноша голый возлег на стол,Теплое сердце вырвал крюк,Жрец гнусаво пропел псалом,Хохот раздался во тьме ночной.Вышла мать с лицом в руке.Тихая, тихая мать моя.

Сфера (роняет кастет на пол).

Ай-ю…

Обергофмейстерша.

О… о… о…

Слуги (рыдая

).

Ст-ры-в… ст-ро-яп… ст-ро-м…

Король (спокойно).

Время зубного скрипа короля.

Все, кроме короля, скрипят зубами.

Часы.

Именем короля! За коварный обман и злодейское введение в заблуждение его величества обергофмейстерша приговаривается к забиванию дубинами на Собачьей площади.

Обергофмейстерша (тихо).

Плюм-бум.

Король.

Увести!

Обергофмейстершу уводят.

Часы.

Именем короля! За несоответствие статусу майской луны Сфера приговаривается к Горькой Участи.

Сфера (рыдая).

Ой-юу-у-у-у-у.

Король.

Ввести Горькую Участь!

Входит прекрасный нагой юноша. За ним ввозят великолепное брачное ложе, убранное цветами.

Сфера в ужасе смотрит на юношу и падает без чувств. Юноша берет Сферу на руки, переносит на ложе, ложится на Сферу и овладевает ей.

Все (в ужасе).

Какой ужас!

Где-то неподалеку раздаются удары дубин и вопли обергофмейстерши.

Рассказчик.

Так печально завершилась эта история. Сфера не смогла стать майской луною короля, обман обергофмейтерши был раскрыт совершенно неожиданным образом, убитый горем носорогопас вернулся к своим носорогам, король по-прежнему регулярно скрипел зубами и складывал жидкие кубики, часы, как и положено, отмеряли время, слуги подавали жареных леопардов и вареных обезьян, спокойный народ с утра до вечера трудился на тучных полях, восемь рек по-прежнему впадали в двенадцать озер, огромные птицы кричали в кронах триволовых деревьев, крохотные медведи сладко спали в цветках орукайи, а у Сферы от Горькой Участи родились близнецы. Их назвали Конус и Цилиндр.

Эпизод III

Голос.

Выходящая не из пены и не из моря, а из моего желания, сладкого и мучительного, как горный мед, приторный и темный, тягучий, как ее движения, когда она тянется ко мне в полумраке, тянется темными медовыми пальцами к моей шее и плечам, мед пальцев ее сочится и течет, ласкает и прилипает, густой мед ее касаний, темных, сладких до горечи, до медовой медлительной вязкости желаний, ее желаний, моих желаний, нашего желания, моих, моих, моих, от которых сердце разрывается переспелым гранатом, а ее сердце такое же тягучее и густое, как горный мед, как кусок засахаренного меда, засахаренное нежное сердце, оно никогда не треснет, не разорвется, оно будет густеть, густеть от темной и вязкой нежности, наливаться темной нежностью, теплой нежностью, вязкой нежностью, сводящей меня с ума.

Он не замечает моей неосторожности, моего нарочитого невнимания, он любит меня всю целиком, без деталей и подробностей, как ту скалу в море, до которой мы доплыли в четверг, мы поплыли к скале, “похожей на тонущего слона”, море было плотным и прозрачным, мы плыли голыми в полнейшем одиночестве, плыли, чтобы “помочь слону нашей любовью”, плыли далеко и долго, только мы и волны, я заставляла себя отставать, хотя плаваю гораздо лучше его, я плыла чуть позади слева, иногда касаясь его ноги, похоже, он не замечал этого, но я трогала его ногу под водой быстро-быстро, как трогают рыбы, мелкие прибрежные рыбешки, трогала небрежно, трогала невнимательно, я так люблю его невнимательно трогать, трогать его беспокойное тело, тело, постоянно ищущее что-то во мне, но только не меня, только не меня, только не меня.

Они долго плыли до скалы, выбрались на камни, и он застыл устало, а она прижалась к нему, словно к скале, и замерла надолго. Они лежали, слившись со скалой. Затем она стала ласкать его. Но уставшее тело его не было готово к ласкам. Изо всех оставшихся сил он любил ее своей усталостью, любил до изнеможения. Она стала плакать от нежности и ласкала его, наслаждаясь его усталостью, и насладилась ей так, что вскрикнула громко, разбудив своим криком немолчную громаду скалы.