Триумфы и драмы русских балерин. От Авдотьи Истоминой до Анны Павловой

Нужно было попасть в Мурманск, а там уже плыть на английском военном судне в Англию. Сразу оговорюсь… Военные моряки говорят — не плавать, а ходить, не на судне, а на корабле. Но, думаю, после трагедии PQ-17, которой исполнилось в 2017 ровно 75 лет, к английскому флоту справедливо применять — не «ходят на кораблях», а «плавают на судах». Вспомним, как хваленые английские моряки, узнав о выходе на перехват конвоя немецкого броненосца «Тирпиц», драпанули к английским берегам, бросив на произвол судьбы беззащитные суда, многие из которых погибли, а те, что дошли до советских берегов, вполне заслужили того, чтобы о них говорили: корабли дошли.

Но вернемся в 1918 год. Тамара Карсавина писала:

«Наш путь проходил по великому водному пути — по Неве, Ладожскому и Онежскому озерам. Мы планировали добраться таким образом до Петрозаводска, а оттуда поездом до Мурманска. Три дня на маленьком перегруженном пароходике — и мы прибыли в Петрозаводск. Муж сошел на берег, чтобы узнать, что делать дальше, а я с маленьким сынишкой Никитой и багажом наготове стояла и ждала на палубе, когда увидела, что муж возвращается. По его удрученному виду я поняла, что новости плохие. И действительно, ситуация казалась безнадежной. Французский офицер связи, единственный иностранный представитель, остававшийся в Петрозаводске, посоветовал моему мужу как можно скорее возвращаться на борт судна. Британские войска наступали; несколько большевистских комиссаров погибло в сражении; на север отправлялись только воинские эшелоны, и там не могло быть места для англичан. Нам следовало вернуться в Петербург. Но и там ситуация для англичан складывалась наихудшим образом: граф Мирбах и немецкий посол были убиты, и преступление приписывалось англичанам. У нас не было иного выбора — только последовать совету француза».

Дальше решили воспользоваться почтовым трактом, чтобы через Олонецкий лес выйти к заливу Белого моря. Ну а там найти какое-то судно, чтобы перебраться на другой берег и продолжить путь.

Пять дней добирались до небольшой деревеньки Повенец. там наняли крестьянские подводы. В любом населенном пункте можно было стать жертвами либо разбойных нападений, либо экспроприации, что одно и то же. Карсавина писала:

«Наши паспорта, безусловно, были сомнительными бумажками, но, к счастью, я вспомнила, что у мужа в кармане лежит еще один документ, хотя и неуместный сейчас, — пропуск в Москву, выданный несколько месяцев назад и подписанный самим Чичериным».

Этот документ стал палочкой-выручалочкой.

С большими трудностями добрались до Петрозаводска, а дальше уже поездом до Мурманска.

Наконец, пишет Карсавина, «прибыли в Мидлсбро. Свет доменных печей озарил небо — Мариинский театр и Театральная улица навсегда остались позади, это были огни рампы нового мира».

Так началась жизнь в эмиграции, где продолжились выступления на сцене.

Многие балерины, оказавшиеся в эмиграции, продолжали свою работу на сцене. Не исключение и Тамара Карсавина. В 1920 году она встретила Дягилева. И вскоре снова начались ее гастроли с русским балетом. Постепенно все больше времени она начинала уделять педагогической деятельности. Немецкие и британские режиссеры приглашали ее на различные роли в первых немых художественных кинофильмах. Так, в 1925 году вышел фильм «Путь к силе и красоте» с ее участием. Особенно любили балерину в Англии. С 1930 по 1955 год она даже являлась вице-президентом Королевской академии танца.

Отношение к России у Тамары Карсавиной с той поры было полно противоречий. Конечно, можно в какой-то степени это понять, если сконцентрировать внимание на негативных сторонах ее биографии. Ее отъезд из России был сопряжен со смертельными опасностями. Причем на протяжении всего пути до посадки на военный корабль она была полная беспокойств за жизнь не только свою, а в большей степени за жизнь двухлетнего сына.

Ну а мысли ее о России выражены в размышлениях об истории. Карсавина писала: «Я часто задавала себе вопрос, изучается ли за границей наша история так, как у нас изучается история всех народов. В отношении Китая мы были довольно невежественны, но, наверное, не больше, чем Европа в отношении России. Россия — дикая страна большой культуры и поразительного невежества… Неудивительно, что Европа и не пыталась понять тебя, которая была загадкой даже для собственных детей. Вполне возможно, что о русском искусстве — этом самом ярком проявлении нашей сложной и пылкой души — едва ли подозревала Европа».

Ну что ж, Александр Сергеевич Пушкин говорил, что «Европа в отношении России всегда была столь же невежественна, сколь и неблагодарна». Это определение все же точнее. Оно принадлежит русскому гению, до боли сердечной любившему Россию.

Не нам судить Карсавину, да и вообще «не суди, да не судим будешь». Но все же говорить о России как дикой стране и как о стране поразительного невежества, это уж слишком.

Да, конечно, на это определение наложили «окаянные дни» революции. Иван Алексеевич Бунин предельно точен в своей книге, которую писал, как говорится, с натуры.