«В распоряжение Дягилева предоставили Эрмитажный театр, где мы и начали репетировать. В перерывах придворные лакеи разносили нам чай и шоколад. Но внезапно репетиции прекратились. После нескольких дней тревожных ожиданий и упорных слухов, предсказывающих крушение нашего предприятия, мы возобновили работу, но на этот раз в маленьком театре „кривого зеркала“ на Екатерининском канале. В перерыве режиссер объявил, что Сергей Павлович приглашает актеров пройти в фойе перекусить. Во время завтрака Дягилев произнес краткую речь. Он заявил, что, несмотря на то что мы лишились высокого покровительства, судьба антрепризы не пострадает. Он полагался на здравый смысл и преданность труппы, которая будет продолжать свою работу, невзирая на злонамеренные сплетни».
4 февраля 1909 году ушел из жизни великий князь Владимир Александрович, покровительствовавший Дягилеву по просьбе Кшесинской. И словно гром среди ясного неба прогремел. Прежде всего прекратилась финансовая поддержка, затем последовал запрет на репетиции в Эрмитажном театре. Наконец, и Мариинский театр внес свою лепту, запретив использование костюмов из богатейшего гардероба.
Ларчик просто открывался. Директору Императорских театров Владимиру Аркадьевичу Теляковскому с самого начала не нравилась инициатива Дягилева, поскольку она конкурировала с классическими театрами. И едва Дягилев лишился поддержки великого князя Владимира Александровича, Теляковский нанес удар.
Тамара Карсавина писала:
«Немилость, в которую впал Дягилев, как впоследствии он сам объяснил мне, была вызвана его отказом подчиняться распоряжениям, касающимся выбора репертуара и распределения ролей. Он хотел (и небезосновательно) иметь возможность самостоятельно решать все художественные вопросы».
С огромным трудом Дягилеву удалось удержаться на плаву. В апреле 1909 года начались гастроли в Париже, где визитной карточкой антрепризы стали пять балетов, поставленных Михаилом Михайловичем Фокиным (1880–1942), уже известным к тому времени хореографом, которого нередко называли основателем современного классического романтического балета.
На гастроли Тамара Карсавина выехала раньше труппы. Интересны ее наблюдения…
«В моем представлении Париж был городом бесконечных развлечений, разврата и греха. Мои идеи о невообразимой элегантности Парижа были настолько преувеличенными, что в глубине души я ожидала увидеть улицы с тротуарами, похожими на паркет бальных залов, по которым прогуливались только нарядные дамы в шуршащих шелковых юбках. Говорят, „парижанку можно узнать среди тысяч женщин по одной лишь неподражаемой манере подбирать юбки“.
Паркет бальных залов! Увы! Еще недавно улицы представляли собой сточные канавки, а тротуары были не чем иным, как настилами, чтобы не испачкаться прохожим. Ну а для чего была неподражаемая манера подбирать юбки? Ну представьте себе женщину, которая идет по грязной улице. Что она делает? Ну да, конечно, она подбирает юбку, чтобы не запачкать ее.
Конечно, к началу двадцатого века что-то поменялось. Улицы очистили от нечистот. Но „национальная особенность“, выработанная веками, укоренилась».
На гастролях в Париже были представлены: «Павильон Армиды» — балет в одном действии по сценарию художника Александра Бенуа; художник стал и декоратором-оформителем своего балета, «Половецкие пляски» — балетный фрагмент 2-го действия оперы «Князь Игорь» русского композитора А. П. Бородина, «Сильфида», романтический балет в двух действиях, поставленный по фантастической новелле французского писателя Шарля Нодье «Трильби» и балетная постановка «Пир».
Тамара Карсавина в мемуарах поделилась своими впечатлениями от первой балетной постановки и своем участии в балетном фрагменте в «Князе Игоре»:
«В первый вечер мы давали „Князя Игоря“, „Павильон Армиды“ и несколько танцев, объединенных под названием „Пир“. Уже много написано о нашем сезоне в Париже и о памятном первом вечере. Было бы бесполезно с моей стороны пытаться соперничать с литераторами, описывая это эпохальное событие. Они писали о том, что видели, я же не была зрительницей, а участвовала в создании этого и поэтому видела все с другой стороны, сквозь призму собственного опыта.