Трое

В Инженерном коллеже имелся словарь имен. Нина подчеркивала карандашом те, что собиралась в будущем дать своим детям.

Я чувствую ее взгляд, но глаз поднять не смею, смотрю на руки. В юности она красила ногти красным лаком, он быстро облезал, и пальцы выглядели неопрятно. Меня это до ужаса раздражало.

Хочу вскочить и крепко обнять Нину, но не решаюсь – после того, что сделала при нашей последней встрече.

Спасибо уже за то, что она пустила меня внутрь и напоила этой бурдой!

Когда тишина становится невыносимой, я спрашиваю:

– Почему ты еще на работе в столь поздний час?

– Ждала тебя. Во всяком случае, так мне кажется, – отвечает она.

* * *

15 июля 1990

Сен-Рафаэль.

«Подъезжаем…» Каждый произнес это слово на свой лад. Мари-Лор – радостно. Марк – с облегчением. Луиза – застенчиво. Этьен – обращаясь к Нине.

Она ищет глазами синь воды, замирая от счастья, сердце сбивается с ритма.

В кабине пахнет чипсами. Пустыми пакетами. Часами дороги за спиной. Они делают остановку недалеко от Валанса, чтобы заправиться, выпить кофе, размять ноги. От долгого сидения ноют все мышцы, но терпеть осталось немного.

В приоткрытое окно видна лазурная линия: море напоминает небо, усевшееся на землю. Совсем как в песне Алена Сушона, которую обожает Адриен.

Однажды, прекрасным усталым утромТы увидишь, что я приселНа тротуар в двух шагах от тебя…

Этьен шепчет:

– Смотри, Нина, вот оно, твое море.

Адриен кладет ей руку на плечо, как будто хочет подбодрить: «Мечта сбылась, оно рядом…»

– Идите на пляж, ребята, и ждите там, пока мы раздобудем ключи, – говорит Мари-Лор.

Луиза решает остаться с родителями в машине, она знает: троица – стенка, непреодолимое препятствие.

Адриен, Этьен и Нина выходят и слепнут от слишком яркого полуденного света. Солнце уже раскочегарилось на полную катушку, на песке лежат полотенца, формочки, детские игрушки. Море перед ними – огромное, бескрайнее, сверкающее, живое. «Море – это трепещущая вода, – думает Нина. – Оно дышит. Вдох – выдох, вдох – выдох…» Цвет у него просто невероятный, Нина никогда ничего подобного не видела. Ни открытки, ни экран телевизора не передают его красоты – парадоксальной, колдовской, тревожащей душу. Именно так Нина представляет себе свободу. «Козочка господина Сегена»[49]. Самая страшная история на свете, которую она тем не менее часто перечитывает. В прошлом году дед собрал ее детские вещи для «Народной помощи», и она в последний момент успела вытащить из мешка «Сказки для послушных детей».

Дедушка… Вот бы он сейчас оказался рядом, увидел то, что видит она, надышался запахами ветра, гонящегося за солнцем, сахара и мускуса.

Этьен сажает Нину на правое плечо и мчится по песку, стараясь не наступать на чужие полотенца. Она хохочет, вскрикивает, как маленькая. Адриен следует за ними по пятам, с любопытством поглядывая на зонтики и загорающих топлес женщин. Он впервые в жизни видит обнаженные женские груди не в журналах и фильмах, а воочию. Каждому свое, Нине – море, ему – сиськи. Адриен похотливо улыбается.

Этьен сбрасывает кеды, снимает обувь с Нины, она отбивается, вопит: «Нет, не надо, перестань!»

Он заходит в море и через несколько метров бросает ее в воду прямо в одежде. Соленая влага щиплет кожу, попадает в глаза, подплывает Адриен, они брызгаются, барахтаются, смеются во все горло, донельзя возбужденные и счастливые. «Я – властелин мира!» – орет Этьен, снова закидывает Нину на плечи, и она летит в воду головой вперед.

Он отпустил вожжи и как будто ничего больше не контролирует. Давненько такого не бывало! Плевать на внешний вид, на прическу, на кожу, на хорошие отметки!

Постепенно троица успокаивается, впускает истому через все поры, они набирают в рот соленой воды, выплевывают ее. Мокрая одежда, похожая на крылья попавшей под дождь бабочки, стесняет движения. Они держатся за руки, образуют звезду – новую, неведомую, единственную в своем роде.

Нина то и дело начинает петь «Твои черные глаза», нарочно меняя слова:

Иди сюда, иди со мной, больше не уходи без меня…Ну же, иди сюда, останься здесь, не уходи больше без меня…И мы будем видеться каждый день, когда вернемся…Сверкают твои черные глаза…Куда ты исчезаешь, когда уходишь в никуда…Ты достаешь свои шмотки, одеваешься…

Плавать в небе.

* * *

Из вежливости допиваю отвратительный кофе. «Кошачьи письки…» – мысленно ворчу я, глядя на снимок пастушьего пса. Банджо, семь лет.

– Увидела твою фамилию в «Журналь де Сон-э-Луар», – сообщает Нина.

– Подменяю отпускников… сейчас тоже… Знаешь про Лесное озеро?

– О машине? Да… Думаешь, это она? Была там все эти годы?

– Они пока не уверены… Нашли ведь только скелет…

– Кошмар…

– К угнанной тачке Клотильду привязывает только дата.