Троя. Величайшее предание в пересказе

– Дом, сокровища и домочадцев Антеноровых не трогать, – приказал Агамемнон. – Он и семья его пусть покинут Трою в безопасности, как устроил он для моего брата.

Эти два случая – вызволение Эфры и пощада Антенору – можно считать единственными огнями доброты и чести, что вспыхнули в той ночи невыразимых жестокостей.

Когда Эос распахнула наконец врата рассвета, сердце ее переполнилось скорбью. Сполох света пал на новый чудовищный мир. Города, какой любила она, больше не было. Не стало людей. Все до единого члены великого троянского царского дома либо погибли, либо попали в оковы. На курившихся развалинах уже хозяйничали стервятники, вороны и шакалы, пируя на тысячах мертвых троянцев. Последние повозки с сокровищами перебирались через Скамандр. Греки грузили корабли, дерясь между собой, деля рабов, словно дикие псы, заявляя и оспаривая свои права на трофеи.

Была в том хворь, тошнота. Опухшие от убийств, хотели они лишь одного – отплыть домой. Почти все держались к разрухе спиной, не в силах смотреть на сотворенное.

Боги глядели в беспомощном ужасе на все это насилие и разор. Зевс запретил им вмешиваться, однако теперь опасался, что этого делать не стоило.

– Что повидали мы прошлой ночью? – спросил он. – То была не война. То было безумие. Предательство, дикость, бесчестье, позор. Во что превратились смертные?

– Ужасно, да? Богами они себя возомнили, что ли?

– Есть время шутить, Гермес, но сейчас – не оно, – заметил Аполлон.

– Довольна? – спросил Зевс, обращаясь к Афине. – Твои любимые греки восторжествовали. Полна их победа.

– Нет, отец, – молвила Афина. – Не довольна. Осквернялось священное. Совершены чудовищные преступления.

– Согласен, – сказал Аполлон. – Нельзя позволять им безмятежно отплыть к домашней жизни.

– Пусть заплатят сполна за свое богохульство, – произнесла Артемида.

Зевс тяжко вздохнул.

– Жалею я, что много лет назад Прометей не отговорил меня творить человечество, – проговорил он. – Я знал, что это ошибка.

Приложение

Миф и действительность 1

События, изложенные в этой книге, происходили – если они действительно происходили – в те времена, которые историки и прочие именуют бронзовым веком. Важнейший источник нашего знания о Троянской войне – поэт Гомер, а жил он – если он действительно жил – в последующую эпоху, то есть в железном веке, на который пришлась значительная часть пяти дальнейших столетий. Гомера и его время я рассмотрю подробнее во второй части Приложения. Гомер писал о времени, оставшемся для него в далеком прошлом, когда боги все еще являлись смертным – дружили с ними, карали их, приближали к себе, проклинали, благословляли, истязали, а иногда даже вступали с ними в брачные союзы.

Те, кто знаком с двумя моими предыдущими книгами по греческой мифологии – «Миф» и «Герои», – возможно, заметили множество расхождений и хронологических нестыковок. В «Героях», например, я предпочитаю версию, согласно которой Олимпийские игры придумал проводить Геракл. В «Трое» я выбрал другой источник, и согласно ему зачинатель Олимпийских игр – Пелоп. Эти разночтения не очень значимы и, по сути, – дело выбора. Основные же хронологии – как ни крути, ни корежь и ни кантуй их – в опрятные прямые исторические пути не превратятся. Например, сколько лет было Ахиллу в последний год осады Трои или сколько времени прошло между похищением Елены и отплытием ахейского флота – на эти и многие другие вопросы невозможно отыскать ответ. Стоит определиться с какой-то хронологией, непременно рушится другая. Все это похоже на картинную галерею из дурного сна Жака Тати: поправишь одно полотно на стене – другое тут же отваливается от правды. Или, если взять другую метафору, это боксерский поединок, в который вынужден ввязываться любой хроникер этих повествований: в красном углу – необходимость составлять подробные династические хронологии, логично увязанные из парных союзов, происхождений и родословных, а в синем – необходимость предъявлять тайны поэтического пространства мифа и чуда, от чьих персонажей и судеб нельзя требовать послушного движения по рельсам причин и следствий. За годы я пришел к заключению, что не поединок это на самом-то деле, а скорее повествовательный танец, в котором глубокие, но взаимодополняющие удовольствия всамделишного и вымышленного могут выступать партнерами.