И снова зашуршали перья. В тусклом свете Тирта увидела, что сокол распахнул крылья и покачивает головой, вытянув шею, – но указывает не в сторону лестницы, от которой они отошли, а в другой конец коридора. Сокольник развернулся в ту сторону; меч он перебросил в металлическую лапу, одним движением извлек дротикомет – и, как обычно, первым двинулся вперед. Он шел осторожной походкой разведчика, и Тирта изо всех сил пыталась подражать ему, увлекая Алона за собой. Отблеск могущественного самоцвета, похоже, подействовал на Алона успокаивающе: хоть мальчик и вцепился в пояс Тирты, словно в якорь, глаза он открыл и шагал рядом с ней вслед за мужчиной.
Перед ними предстала еще одна разрушенная лестница. Ее центральный столб был каменным, но некогда его обшили деревом, и оно, как и панели на окружавших лестницу стенах, сгорело. Спускаться здесь было опасно. Зато лампы внизу не было, а судя по крыше высоко над их головами, этот коридор находился на одном уровне с каким-то внушительным помещением.
Сокол взмыл в это открытое, почти невидимое для них пространство. А сокольник начал спускаться по лестнице – осторожно, по одной ступеньке; голова в шлеме медленно поворачивалась из стороны в сторону, как будто он пытался возместить слухом то, чего не мог разглядеть. Свет, исходящий от меча, не стал сильнее и вообще никак не изменился. Как ни странно, но похоже было, что когда Тирта с Алоном тоже двинулись вниз, держась в двух ступеньках от сокольника, мальчик полностью избавился от страха. Казалось, будто глаза на маленьком лице распахнуты больше обычного, словно он мог что-то разглядеть в темноте.
Так они добрались до просторного помещения у подножия разрушенной лестницы. И Тирта впервые поверила, что выбрала нужный путь. Она повернула влево, увлекая за собой Алона, который так и продолжал держаться за нее, и сокольник подчинился ее выбору. Несмотря на темноту, которую рассеивал лишь слабый свет самоцвета, девушка догадалась, что́ открылось перед ней, как будто снова очутилась во сне.
Это действительно был главный зал. Тирту охватило волнение, которого не мог коснуться страх. Она добралась сюда, и Сила, влекущая ее, окрепла и завладела ею. И, перестав таиться, девушка уверенно зашагала вперед.
Перед ними предстал помост, где некогда стояли троны. Тирта не могла их видеть: несомненно, троны поглотил огонь, либо их разрубили на куски те, кто захватил крепость. Теперь нужно повернуть сюда, за ширму…
Тирта была настолько уверена, что ширма по-прежнему там, что вытянула руку, чтобы не натолкнуться на нее. Но перед ней была лишь стена. Сокольник, словно предугадав ее просьбу, поднял меч повыше и протянул вперед. То, что она искала, находилось за этой преградой – Тирта была уверена в этом. Девушка почти что грубо отпустила руку Алона, подбежала к стене и принялась ощупывать ее грязными руками. Ее пальцы оставляли следы в пыли и пепле, но на этот раз ей не повезло. Ей не удавалось отыскать никакой опоры, которая помогла бы преодолеть преграду, как с той заслонкой в стоке.
Но оно здесь! Она знала это! Тирта попыталась обуздать нетерпение. Девушка закрыла глаза. Быть может, это самый опасный из возможных шагов, но она должна отворить ворота памяти сну, повелевать им, как в прошлом он повелевал ею. Только так она сумеет прийти к тому, что должна взять в руки.
Главный зал – фрагмент за фрагментом она извлекала его из окружающей пустоты и разрухи. Вот здесь сидел лорд, а здесь – его леди, и на столе между ними стояла шкатулка. Потом прозвучал сигнал тревоги. Чем больше фрагментов вытягивала Тирта, тем отчетливее становилась картина. Она ощущала других людей, которых не видела ясно в своих снах, ощущала захлестнувшие их чувства, страх, возбуждение, решимость, испуг, но прежде всего – вспышку мужества, подобную пылающему факелу посреди непроглядного мрака.
Леди… Сама того не осознавая, Тирта вскинула руки, словно бы бережно держа что-то невидимое на уровне сердца. За ширмой – теперь за стеной – стена, некогда обшитая резными деревянными панелями искусной работы, раскрашенными и позолоченными. Но стена не имела особого значения. Тирта не стала тянуть руки к ней. Вместо этого протянула ногу в изношенном сапоге и решительно поставила ее на мозаичный пол, покрытый странными угловатыми изображениями. И так она, повинуясь инстинкту, отыскала один из камешков мозаики, чуть выступающий над другими, и надавила на него со всей силой, какую могла сосредоточить на столь маленькой поверхности.
Она ощутила сопротивление и попыталась снова – необходимость спешить подгоняла ее. Одна попытка, две, три. Не может быть, чтобы она забралась так далеко и вход не открылся ей!
Стена пришла в движение. Раздался пронзительный скрежет несмазанного, почти заржавевшего металла по металлу, и проход появился. И оттуда хлынул свет – тусклый, голубой, но все же свет!