Тройка мечей

Тирта метнулась вперед. С открытием прохода сон развеялся. Однако вызванное видение сослужило свою службу. Это было то самое потайное помещение, и перед ней сейчас должно было предстать то, что хранилось здесь, – то, что ее род обязан был защищать, пока не освободится от неких очень древних уз.

За стеной обнаружилась маленькая комната; время наложило на нее свой отпечаток, но гнев людской ее не затронул. На стенах висели гобелены. Вместе с девушкой в комнату ворвалось дуновение воздуха, и гобелены зашевелились. С них посыпались клочки ткани, тонкие, подобные мертвым, засохшим осенним листьям. То, за чем она пришла, стояло там, где его оставили, – на узком каменном столе, выступающем из стены и вырубленном из одного с нею камня. Столешницу покрывали высеченные символы, некогда ярко раскрашенные, а теперь тусклые и пыльные. Это были слова Силы, столь древние, что никто из служивших хранящейся здесь тайне не мог понять их. Взглянув на них, Тирта осознала, что это были Имена, которые, если их произнести, могли бы уничтожить стены вокруг нее или, быть может, даже изменить ход времени, каким его знали люди.

Внутри концентрического круга этих Имен стояла шкатулка. Она была сделана из того же серебристого металла, что и меч сокольника, и это от нее исходил заполняющий комнату рассеянный свет. Тирта протянула руки и широко расставленными пальцами начертила в воздухе над ждущим сокровищем знаки, идущие из погребенных знаний, древних, как сама земля, на которой стоит Ястребиный Утес. Потом она взяла шкатулку, ощутила ее вес в своих ладонях, прижала к себе, как та леди в ее сне. И повернулась…

Раздался крик – боевой клич, сигнал тревоги. Над ее головой пролетел сокол, вынырнувший из темноты за их спинами. Одна из лап птицы превратилась теперь в обрубок, и из него тянулась струйка ядовитого дыма. И в тот же миг Алона с сокольником швырнуло внутрь, прямо на Тирту. Они не сшибли ее на пол, как произошло бы, будь здесь больше места. Вместо этого девушка отлетела назад и сильно ударилась спиной о стол. Боль была такой резкой и ужасной, что тело перестало повиноваться Тирте; девушка осела на пол, накрыв шкатулку своим телом, – она так и не выпустила ее из рук.

Потом раздался грохот и снова крик, только на этот раз кричала не птица, а Алон – точно, Алон. Переполнявшая ее боль принесла с собою темноту, и Тирта погрузилась в нее, как обессилевший пловец погружается в море, с которым не может больше сражаться.

– Тирта! Госпожа!

Влага на ее лице, что-то обжигающее на губах. Девушка попыталась рассмотреть, кто ее зовет, но все было подернуто дымкой, и эта дымка покачивалась из стороны в сторону; от этого покачивания Тирту замутило, и она поспешно закрыла глаза. Ее переполняла боль. Она попыталась пошевелиться, отползти от огня, который, как ей казалось, готов был поглотить ее, но в ее теле не было жизни. Ее руки… она должна удержать… что удержать? Она не могла вспомнить. Но если не считать жгучей боли, тело ее было словно мертвое.

– Тирта!

Снова тот же зов. Она попыталась ускользнуть от него, найти способ сбежать и от боли, и от этого настойчивого голоса. Но что-то заставило ее снова открыть глаза.

На этот раз дымка разделилась на две части, большую и поменьше. Скривившись, Тирта сощурилась, пытаясь что-то рассмотреть. Лица… да, Алон… в памяти медленно всплыло имя того, кто стоял ближе… Нирел… да, так его зовут на самом деле, Нирел. Ей показалось, что она повторила оба имени – а может, и нет, потому что она не слышала собственного голоса. Сосредоточиться на этом было так трудно – лучше бы они позволили ей погрузиться обратно в темноту и покой.

– Ого!

Сила этого призыва показалась ей такой же ужасной, как и крик раненого сокола. Он не обещал покоя – и он удержал ее здесь.

– Отродье Ястреба! – И снова слова заполнили собою сам воздух этого места – новая мука в дополнение к той, что уже терзала ее. – Отдай Темному лорду то, что ему принадлежит, и все будет хорошо.

Но это не было ни настоящим обещанием, ни сделкой. Тирта слишком хорошо это понимала, несмотря на захлестывающие ее волны боли.

– Харитом и Хароном, и кровью рода Ястреба клянусь. – Тирта не знала, откуда у нее взялись силы говорить внятно и твердо. – Лишь Предназначенному мы отдадим то, что храним. Близок час…

– Час воистину близок! – проревел голос из воздуха. – Предательство порождает предательство. Что пришло из Тьмы, к ней и вернется, как его ни связывай. Всякое чародейство приходит к концу, как конечно само время. Отдай то, что никогда не принадлежало Свету!

В глубине души Тирты что-то шевельнулось. Этот, вовне, – он не мог войти, не смел взять эту вещь иначе как с дозволения истинной крови. А она – истинная кровь. Это не должно закончиться поражением Ястреба – только смертью. А кому под силу сражаться со смертью?

Ее губы зашевелились. Тирта боролась с сухостью в горле, чтобы снова заговорить внятно.

– Я, единственная из рода Ястреба, владею этим, и если плата за владение – смерть, то да будет так.