Тройка мечей

Тепло! От шкатулки исходило тепло! Неужели она живая? Нет, не может быть. Это просто металл. Разве что в нем дремлет нечто такое, о чем она, Тирта, и не догадывается – некая разумная Сила… От Великих можно ожидать чего угодно, а Тирта не сомневалась, что предмет в ее руках когда-то принадлежал им. Эта вещь, лежащая у нее над сердцем, вещь, к которой прикипели ее руки, обладала сознанием. Голову Тирты снова подбросило, и девушка получила возможность взглянуть на собственное тело.

Да! Она держала шкатулку так же крепко, как в тот момент, когда впервые взяла ее в руки на Ястребином Утесе. Веревка, которой ее привязали к пони, обвивала еще и ее руки, как будто люди, перевозившие Тирту, не были уверены, что она действительно мертва, и думали, что она может очнуться и выбросить сокровище – возможно, куда-то туда, откуда они уже не смогут его извлечь.

Мертва? Ее сознание, ставшее чуть менее медлительным, впервые усомнилось в этом. Лекарство, которое дал ей Алон по ее настоянию, должно было принести целительный сон, но она проглотила огромную дозу. Возможно, зелье парализовало ее тело, избавило ее от боли – но позволило выжить. Мысль о том, что она может остаться в этом оцепеневшем состоянии навсегда, стремительная и мучительная, как удар меча, была хуже любой физической боли.

Небо понемногу начало светлеть. Теперь, когда ее голову подбрасывало, Тирта видела голубое пятно. Поскольку она смотрела в сторону хвоста лошади, назад, она заметила мужчину, который, видимо, ехал замыкающим; ему явно было не по себе, и он то и дело оглядывался назад. Дороги не было. Отряд ехал по вересковой пустоши, по которой были разбросаны не то холмы, не то насыпи. Зеленые весенние травы уже поднялись высоко. Тирта увидела кружащего в небе ястреба; стайка птиц поменьше резко повернула, образовав веер на фоне ширящегося голубого пятна.

Чем яснее Тирта мыслила, пробиваясь сквозь слои теней, окутывавшие ее, как мотылька в коконе, тем внимательнее она наблюдала за мужчиной в арьегарде. Дважды он останавливался и некоторое время стоял, глядя назад. Но местность здесь была настолько открытая, что видно было все до самого горизонта. А она, хоть и не способна была контролировать свои глаза и могла смотреть лишь туда, куда позволял аллюр пони, не видела позади никакого движения.

В ней снова пробудился интерес, и ей захотелось мысленно осмотреться. Алон? Нет, попытаться прикоснуться к мальчику Тирта не посмела. Она не знала, насколько он пленен, – не только физически, но и талантом Темного лорда. Этот лорд наверняка очень настороженно относится к любым проявлениям Силы и потому засечет любую ее попытку связаться с товарищем по плену. А с ее слабым Даром он сможет прочитать ее без труда, словно свиток в Лормте.

И все же – их что, преследуют? Тирта вспомнила шепот Алона о том, что кто-то идет следом. Разгромленная ферма, где после Герика остались лишь кровь и развалины, – может, по следу бандитов идет отряд какого-то лорда, решившего отомстить? Тирта в это не верила. Ястребиный Утес расположен слишком далеко от гор. Преследовать бандитов так яростно и целеустремленно стали бы только те, чей дом они разрушили, оставив после себя лишь смерть, как на ферме, где жил Алон.

Оставались Алон и та Мудрая, Яхне, которая привела его на ферму. Почему Яхне столь явственно пыталась защитить ребенка, который не приходился ей родней и даже не был ее соплеменником? Быть может, она предвидела будущее, в котором Алона можно будет превратить в инструмент или собственное оружие? Сила всегда была опасна для тех, кто хоть немного мог обращаться к ней, опасна сама по себе. Тот, кто мало что мог свершить, начинал жаждать большего. И если это внутреннее стремление становилось действительно сильным, оно искажало человека. И искажение это шло из Тьмы.

Да, Тирта верила, что тот, кто ценит Силу и жаждет ее превыше всего, мог бы последовать за ними, думая лишь о том, чтобы вернуть утраченное. Невзирая на то что шансы на успех ничтожны. Яхне называли Мудрой, своего рода целительницей, а из этого следовало, что ее Дар невелик. Однако это не означало, что она не скрывалась под маской. Она вполне могла прийти из Эскора по каким-то своим делам и притвориться менее значительной фигурой, чем она считалась бы среди тех, с кем выросла. Алон был ее подопечным либо ее имуществом.