Трон любви

Шех-заде Мустафа мал, ему даже обрезание сделать не успели, но никого другого просто нет. За Мустафу горой янычары, будут крутить юным султаном, как игрушкой. Конечно, помощником станет Ибрагим, кроме него, передавать присмотр за малолетним султаном будет тоже некому. Мустафа доверяет Махидевран, она пока имеет большое влияние на сына. У евнуха были не слишком теплые отношения с визирем: во-первых, несчастный изуродованный раб завидовал удачливому бывшему рабу, которого так любили женщины; во-вторых, кизляр-ага вычислил и удавил двух евнухов, которых визирь хитро пристроил в гарем для шпионажа. Кизляр-аге шпионы не нужны, хватает и валиде с Повелителем. Это было еще два года назад, нет, даже три, но такие вещи не забываются и не прощаются. Конечно, Ибрагим-паша не простил, хотя больше наводнить гарем своими людьми не пытался.

Если что-то случится с Повелителем, что же будет с властью, передавать ее просто некому…

Кизляр-ага вздохнул: тут не только смена власти, тут раздрай будет. Ибрагим-пашу янычары ненавидят, значит, будут против его пребывания визирем. У Махидевран не хватит ни сил, ни ума, чтобы удержать в узде всех, пусть и руками сына, это не Хафса Айше. Да и та едва ли сумела бы, гарем держать – это одно, а всю империю – совсем иное.

У евнуха тоскливо заныло сердце: ранняя смерть Повелителя означала развал самой Османской империи. Если уж до конца честно, то евнуху наплевать на империю, золото у него было припасено, но очень не хотелось терять теплое место, на котором он чувствовал себя, как рыба в воде. Кроме того, ему нравилось командовать наложницами и ссориться со строптивыми одалисками и султанскими женами тоже нравилось. Даже с этой Хуррем, чтоб ей! Нравилось, когда красавицы, пытаясь что-то заполучить или узнать, улещивали его, заглядывали в глаза, уговаривали…

Хуррем легка на помине, не успел шагнуть в ворота, тут как тут:

– Ну, что? Как Повелитель?

Кизляр-ага посмотрел на Хасеки, и ему вдруг стало жалко женщину. Вот кто пострадает в первую очередь. Даже если Мустафа сам окажется не способен занести меч над головами братьев, Махидевран просто заставит сына выполнить указ Мехмеда Фатиха: дети соперницы будут безжалостно уничтожены. И это правильно, хотя и жестоко.

Каково это – знать, что жизнь твоих детей висит на волоске? У кизляр-аги не могло быть детей, он и братьев-то не помнил, из дома забрали совсем маленьким, кастрировали тоже мальчишкой, но понимал, что матери слишком тяжело сознавать, что ее сыновья в опасности.

– Плохо, Хуррем, совсем плохо…

– Что с ним? Что Повелитель чувствует?

– Не знаю, я его не видел.

– А что же ты видел?!

– Вот приставучая! Я тебе повитуха-сплетница, что ли? – он кричал скорее от бессилия, чем от злости на женщину.

Та не отставала:

– Это не оспа? Не чума?

– Да нет же.

– У Повелителя жар?

Пришлось рассказать все, что услышал от лекаря. Пока евнух перечислял симптомы болезни, Хуррем не могла отделаться от ощущения, что ей это знакомо.

– Все, хватит с тобой тут болтать! Пойду к валиде-султан, она небось заждалась, а ты меня отвлекаешь.

– Спасибо…

От Хуррем не так часто услышишь спасибо, тем более кизляр-аге, тот некоторое время изумленно следил за легкой, несмотря на беременность, Хасеки Повелителя. Ох-хо… короткое у нее счастье оказалось.

А сама Хасеки Хуррем пыталась понять, что же не дает покоя в словах кизляр-аги. Да, был ужас от известия, сердце рвалось туда, к Сулейману, но было еще что-то, что она должна понять немедленно. Немедленно, словно от этого зависела сама жизнь.

Зависела жизнь… жизнь…

Хуррем вдруг встала как вкопанная, немного не дойдя до собственных покоев. Шедшая за ней Гюль даже налетела на султаншу.

– Что, госпожа, что с вами?

– Гюль… ну-ка пойдем быстрей. Позови Зейнаб!

– Она в комнате.

Буквально влетев в свою комнату и удостоверившись, что дверь плотно закрыта, Хуррем почти вцепилась в Зейнаб:

– Помнишь, когда я рожала Михримах, вернее, перед этим? Что со мной было?

– Помню.

– Это же сейчас с Повелителем! Кизляр-ага сказал.

– Кизляр-ага сказал, что Повелителя отравили?!

– Нет, но у него те же признаки, что у меня. Нужно немедленно дать то противоядие! У тебя есть?

– У меня есть, но кто позволит дать его Повелителю.

– Давай сюда, я сама схожу. И подайте накидку и яшмак поплотней.

Конечно, ее не пустили, даже сумев добиться от кизляр-аги, чтобы провели в сопровождении евнухов за ворота и до самой комнаты Повелителя, Хуррем наткнулась там на того, кого хотела видеть меньше всего, – Ибрагим-пашу.

Он просто покачал головой:

– Нельзя.

– Ибрагим-паша, пожалуйста, мне очень нужно поговорить с Повелителем. Умоляю, разрешите войти.

– Нет!

Он не упивался своей властью, он был холоден, как лед.

Умоляла, унижалась, только что не пала перед ним на колени, и пала бы, целовала бы пыль у ног, если бы только позволил, но видела, что не позволит. И даже понимала почему.

– Прошу вас, позовите сюда хотя бы лекаря.

– Нет.

– Почему?!

– Хасеки Хуррем, прошу вас вернуться к себе. Здесь не стоит находиться женщинам.

Хуррем вдруг прошипела:

– Когда Повелитель придет в себя, я ему все расскажу! Все!