Трон Знания. Книга 4 (СИ)

— Я не помню очерёдности. Это было давно. Помню, было море Поиска. Человек должен найти единственного друга и единственную женщину. Иштар не просто так написал: «единственную женщину». Значит, ему не нужен кубарат.

— У каждого ракшада есть единственная женщина — это жена, — отрезала Фейхель.

— Ты слышала что-то о семи морях? — обратилась Малика к старухе.

— Это потерянная часть из Святого Писания.

— Потерянная или уничтоженная?

— Сейчас разве разберёшь? Ни в одной книге я не встречала названий этих морей, я даже не знаю, о чём эта часть. Откуда это знает Иштар?

— Не забывай, его друг верховный жрец.

Фейхель с сомнением покачала головой:

— Хёска многие считают другом, но у него нет друзей. Он сам по себе.

Галисия вдруг встрепенулась:

— Я же приготовила вам подарки! Где моя папка?

Войдя в коридор, Малика достала с козырька вешалки коробку, приоткрыла крышку. Красное платье. Нащупала в ворохе шёлковой ткани брошь — герб Грасс-Дэмора — и сжала в кулаке. На какой-то миг ей показалось, что брошь сохранила тепло пальцев Адэра. Всего на миг…

Малика поставила коробку на место. Пошарив по козырьку рукой, взяла папку и вернулась в зал.

Галисия вытащила из папки несколько альбомных листов, исписанных красивым округлым почерком, и протянула Самааш:

— Я перевела две сказки на шайдир. Если сшить с рисунками, получится настоящая книжка. — Достала ещё один лист и вручила матери-хранительнице. — А здесь я нарисовала тебя.

Малика и Самааш приблизились к старухе и склонились над её плечом.

С портрета смотрели карие миндалевидные глаза Иштара, окружённые вязью морщин. Фейхель стискивала руками край клетчатого пледа, лежащего на коленях, и горделиво сжимала полные губы. За её спиной разливала густые краски поздняя осень. Многоцветьем горел сад, роняя листву. Тяжёлое небо припадало к паутине полуобнажённых ветвей. В просветах между разбухшими от влаги тучами просматривалось солнце. Лучи дарили земле последнее тепло.

Старуха долго разглядывала портрет. Наконец сказала:

— Это я?

Малике стало тоскливо. Идиотский закон, который принял какой-то идиот-хазир, запрещал женщинам смотреться в зеркало. Фейхель дожила до глубокой старости и не знает, как она выглядит. Молодость и красота прошли стороной, ничего не оставив в памяти.

— Ты, — кивнула Галисия.

— Зачем мне рисунок?

— Я рисовала не для тебя, а для твоей внучки.

— Нужен он ей, — буркнула Фейхель и взялась за край листа, явно желая его разорвать.

— Мама, — еле слышно промолвила Самааш, забрала у неё портрет и положила вместе со своими листами.

Недовольно покряхтев, Фейхель поднялась со стула:

— Нам пора. У Самааш режим.

К такому повороту Малика была не готова.

— Подождите. — Обойдя стол, приоткрыла двери, ведущие на террасу. — Мы в раю… — И распахнув двери настежь, впустила в зал бездонную тишину.

Над садом зависла огромная луна. Тёмно-сиреневое небо было усеяно звёздами-астрами. Вдали, над кронами деревьев, блестела серебром крыша закольцованного дворца.

Фейхель схватилась за спинку стула:

— Сейчас же закрой!

— Почему?

— Это сад хазира. Если кто-то узнает, что мы смотрели на сад, нас накажут. И меня в первую очередь.

— Я возьму вину на себя.

— Ты прожила здесь полгода, но так и не поняла, что мы… нам нет места под солнцем. — Фейхель взяла Самааш за руку и повела через анфиладу залов.

Уронив голову на руки, сложенные на столе, Галисия разрыдалась. Бросив взгляд на луну, Малика с досадой закрыла двери. Праздник закончился именно так, как она хотела, но почему так тошно на душе?

Подошла к Галисии и обняла её за плечи:

— Не надо плакать. Ни один мужчина не ст'oит твоих слёз.

— Мне бы услышать его, увидеть одним глазком, и я уеду.

До поздней ночи Малика просидела с Галисией, слушая её всхлипы и гладя её по спине. Уже изрядно устав от слёз, поручила Хатме проводить гостью до Приюта Теней.

Оставшись одна, Малика взяла бутылку с фруктовым напитком и уселась на ступенях террасы. От непривычной тишины и чистого воздуха без примеси благовоний кружилась голова. Потягивая сок прямо из горлышка, Малика смотрела на восток, ожидая, когда поблекнут звёзды и небо покроется позолотой.

Послышались голоса. Кто-то шёл из глубины сада в сторону дворца. Видимо, у Иштара тоже были гости, и они встречали новый год на лоне природы. Хёск говорил, что в саду есть озеро. Голоса удалялись, приближались, и наконец затихли.

Малика поставила бутылку и потянулась. Мысли стали лёгкими, светлыми. Переживания исчезли. Воспоминания о слёзах Галисии улетучились. Всё-таки воздух Ракшады имеет волшебную силу. Или в предвкушении поездки домой рассудок решил распрощаться с хламом, собравшимся за полгода.

— Пьёшь.

Вздрогнув от неожиданности, Малика опустила руки и посмотрела на Иштара, стоявшего возле лестницы:

— Пью.

— Одна.

Малика пожала плечами:

— А никого больше нет.

Иштар сел рядом с ней и взял бутылку:

— Ты всё выпила.

— Там чуть-чуть осталось.

Иштар наклонился и заглянул ей в лицо:

— Да ты пьяная!

— От чего? От сока?

— А ну, встань.

— Ещё чего! — возмутилась Малика. — Это моя лестница. Я тебя не звала.

Иштар кивком указал на светящиеся окна:

— Я пришёл на свет маяка.