Трон Знания. Книга 4 (СИ)

Теребя края чаруш, Малика поглядывала на воинов-носильщиков, стоявших навытяжку возле паланкина. Они вряд ли знали, куда должны отнести шабиру, и ждали приказа свыше, а Малика уже сомневалась, что такой приказ поступит: близилась полночь, комендантский час, и скоро носильщики попросту уйдут.

Смутная догадка переросла в уверенность: Хёск специально заманил её во дворец, потребовав одеться в простенькое платье. Малика едва успела сменить наряд, как ей сообщили, что обвинитель — Иштар! — задерживается на заседании Хазирада, и суд состоится чуть позже.

Неопределённость связала Малику по рукам и ногам: «чуть позже» могло произойти в любую минуту, а растянулось до ночи. Внутренний голос твердил: её вновь обманули. Никакого заседания Хазирада не было — мужу Самааш дали время спрятать жену.

Около полуночи появился караульный. Сообщил, что хазир перенёс суд на утро, и отпустил носильщиков. Маликой овладело отчаяние. Она не знала, что ей делать: закрыться в спальне и выплакаться или догнать носильщиков, потребовать отнести её к Самааш и убедиться, что её дом пуст. Малика винила себя за вмешательство в чужую жизнь и за бесцеремонное поведение, за гонор и несдержанность, за ненависть к Хёску и веру в Иштара.

Она до сих пор в него верила… Эта вера в братоубийцу и извращенца граничила с презрением к себе. Малика не могла понять: что за таинственная слепота не даёт ей увидеть ничтожество Иштара целиком? Какой властью он над ней обладает? Почему его вероломная и коварная натура манит её как неразгаданная тайна?

Малика уселась на ступени. Хотелось уснуть. Хотелось исчезнуть, а проснувшись, очутиться в другом месте — не в каюте корабля, не в Грасс-Дэморе, просто в другом месте.

Утром Малика не побежала к Самааш и не стала добиваться встречи с Иштаром. Сохраняя выдержку, прохаживалась по террасе, то обгоняя, то преследуя собственную тень. Наконец носильщики принесли паланкин, и в полдень Малика вошла в серое здание, на фасаде которого застыли статуи людей с завязанными глазами. Их мраморные руки сжимали клинки, ноги вдавливали в каменные плиты извивающихся аспидов.

Обстановка зала, где должен был состояться суд, выглядела довольно странно. У дверей — железная клетка для подсудимого. Посреди зала на возвышении — лакированное кресло, обитое изумрудным бархатом, и простой стул. Кресло явно предназначалось Иштару, стул — Малике. Вдоль стен — деревянные трибуны для судей. Судьи не входили в узкий круг людей, которым разрешалось сидеть в присутствии хазира.

Такая расстановка мебели подсказывала, что главные роли в судебном процессе отводятся обвинителю и защитнику, и возможно, они сами приходят к соглашению и выносят приговор. А судьи здесь для проформы, для придания процессу законности. Следят, чтобы дебаты не перетекли в перепалку и не переросли в потасовку.

Малика поднялась на возвышение, присела на краешек стула и устремила взгляд на потолок, расписанный фресками, на которых изображена битва ангелов с демонами. По идее, добро должно восторжествовать, однако демоны походили на ракшадских воинов: такие же мощные, безжалостные. Один их вид ставил под сомнение победу утончённых и птицеподобных посланников светлых сил.

Конвоиры ввели Драго и заперли его в клетке. Страж — растрёпанный, помятый — не выказывал волнения и даже подмигнул Малике, а она смотрела на его руки, сжимающие прутья, и видела, как белеют костяшки пальцев.

Судьи, облачённые в балахоны, прошли за трибуны. Ответив на их приветствия, Малика внутренне подобралась: сейчас появится тот, чьё слово главнее закона.

А вот и он… прошествовал по залу, бесшумно, по-хозяйски. Легко, как ветер, взлетел по ступеням. Прошелестев полами чёрного плаща, опустился в кресло. Цитрусовые благовония, витавшие в зале, смешались с ароматом лайма, исходившим от Иштара: запахи не соответствовали ни месту, ни настроению.

Иштар предъявил Драго обвинение. Сообщил суду, что подсудимый в силу своей наследственности является левшой. И одним махом разнёс продуманную Маликой защиту, притом не позволив ей выступить. А Малике уже нечего было сказать: Иштар сам себе задавал вопросы, сам на них отвечал, сыпал номерами статей и складывал сроки заключения, доводя до пожизненного. Оказывается, страж одним неправильным прикосновением к деве-вестнице нанёс оскорбление трём столпам, на которых зиждется Ракшада: Богу, державе и хазиру. Кто из судей осмелится возразить?

Иштар не преминул объяснить, почему не приказал арестовать нарушителя закона сразу же после коронации: мол, не хотел омрачать путешествие по святым местам и не хотел начинать своё правление с судебного процесса. И в конце выступления заявил, что готов отказаться от обвинения, если шабира поведает о каком-либо поступке, совершённом подсудимым в интересах Ракшады. Как и предполагала Малика, судьбу обвиняемых решают не судьи, а обвинитель. И не судьи здесь для проформы, а защитник.

Умолкнув, Иштар с невозмутимым видом откинулся на спинку кресла и соединил кончики пальцев — вызывающий жест и всезнающая поза. Малика встретилась с ним взглядом; внутри всё оборвалось.