Тропами Яношика

Лонгавер огорченно сел на траву и не стал больше подкладывать ветки в костер. Пусть догорает. Ежко дорогу найдет и в темноте.

«Надо же! Побоялся или не заметил моего сигнала», — сокрушенно решил старый чабан.

Ход мыслей старика прервало блеяние внезапно встревоженных овец. Обернулся — с неба наискось падало что-то похожее на огромное белое покрывало, готовое накрыть собою всю отару.

— Парашют! — воскликнул чабан и с юношеской проворностью вскочил.

Приближаясь к земле, парашют вдруг повернул в ущелье, словно его магнитом туда потянуло. И мгновенно исчез в гуще старых буков и берез.

— Ай, ай, не на дерево ли?! — встревожился Лонгавер и побежал изо всех своих стариковских сил.

Парашютист действительно опустился на макушку березы, запутался в ветвях, а человек на стропах повис в пяти-шести метрах от земли. Под парашютистом были пни — следы порубки. Если упадет на них, убьется или покалечится.

— Держись, чловьече! — закричал, подбегая, Лонгавер. — Держись!

Но тот вдруг сорвался, видно перерезал стропы, и угодил бы на пень, если б Лонгавер вовремя не поддержал его.

Парашютист подался вперед и уставился на незнакомца. Руки он держал на автомате, висевшем на груди. Автомат грозно поблескивал, освещаемый колеблющимся пламенем костра.

— Я бача, — представился Лонгавер, а чтоб было ясней, уточнил: — Овчарек.

— Чабан? — обрадовался парашютист и сердечно протянул руку.

Лонгавер крепко пожал ее и поднес к своему лицу:

— Крв?

— Чепуха! — ответил парашютист и вытер лоб, по которому все сильней текла кровь.

— Главичку разбил? — встревожился бача.

— Моей главичке ничего теперь не страшно. Отливали ее на Урале, а закаляли в Сталинграде.

— Сталинград! — Старик обрадовался слову, которое знал уже весь мир. — Рус? Товарищ? — Он снова ухватил руку парашютиста и теперь уже не выпустил, пока не вывел его на полянку.

Русский шел почему-то неохотно. А когда остановились, сказал:

— Надо парашют снять и сжечь, пока горит костер.

— То не можьно! — категорически заявил бача. — Парашют есть добри годвап, — и подумав, добавил по-русски: — шелк. Бабичка платье сделает.

— По нему меня могут найти фашисты.

— Э-э, чловьече! Ту есть партизанский край.

— Ну если это так, парашютом займетесь потом, а сейчас помогите мне найти моих товарищей. Они спрыгнули раньше меня.

— Значит, там, — указал старик на другую сторону голи. — Скоро идем. Зови их, не боись. Ту фашисты нет. Як са волаш?

Парашютист не понял вопроса.

— Я бача Франтишек Лонгавер. А ты?

— А-а, вас зовут Франтишек Лонгавер? Очень приятно. А я Иван, по фамилии… — русский немного замялся, — ну да зовите Березиным. Нашли-то меня под березой. Вот значит, я и есть Иван Березин.

— Ано, ано, Иван Березин, — с удовлетворением закивал старик. — Ян Березин. Янош…

Так они нашли общий язык, средний между русским и словацким, довольно понятный обоим.

Немного прошли по опушке леса, окаймляющего лысую макушку горы, и Лонгавер спросил, почему Иван сначала летел хорошо, прямо к костру, а потом вдруг его понесло к лесу.

— Не понесло, я сам направил парашют подальше от костра. Кто знал, чей он, тот костер, кто его зажег в горах…

На это старик ответил, что теперь в их стране у костров живут лучшие люди, а всякое отребье, прислуживающее фашистам, заняло удобные жилища в больших городах.

— В горах теперь только свои, — убежденно подчеркнул он.

Десантник всей душой чувствовал, что старик — свой человек, и все же не решался говорить, что попал он на этот костер случайно, что ждут его у других костров, зажженных конвертом.

Чтобы не растеряться в воздухе, партизаны выбрасывались в два захода. Второй заход был настолько неудачным, что половина отряда приземлилась километрах в семи от намеченной точки. Иван прыгал в последней четверке, вслед за врачом, которого должен был охранять. Когда парашют раскрылся, десантник осмотрел местность и сразу понял, что сигнальные костры, выложенные в виде конверта партизанами старшего лейтенанта Величко, приземлившегося на неделю раньше, остаются далеко в стороне, а он с тремя товарищами падает на какой-то одинокий костер.

На Украине, где всю войну Иван провоевал в партизанском соединении Федорова, были бендеровцы, которые жгли костры, когда слышали гул советских самолетов.

Случалось, летчики, везшие партизанам ценный груз, сбрасывали его на эти костры. Вот Иван и манипулировал стропами, чтобы унесло его подальше от этого неведомого, одинокого костра. И все-таки встретился с тем, кто его зажег. К худу или к добру?

Раздумывая о том, что ему делать, Иван спросил старика, нет ли на этой горе высокой скалы, откуда можно осмотреть местность.

— Ту ест Камен Яношика, очень древня скала, — сказал старик и предложил свои услуги проводника.

— А овцы? — напомнил Иван.

Лонгавер сказал, что овец стережет пес, более надежный страж, чем самый опытный чабан.

В этот момент в лесу послышался троекратный посвист.

Иван так и встрепенулся. Тут же ответил тихим посвистом и вполголоса позвал:

— Сюда! Все живы?

— Микола знает дело, — послышался басовитый голос, — сбросил на такую горную плешь, что можно устроить целый аэродром!