Котловина позади вогнутой линией уходила вниз, и соленое озеро на ее пестро-палевой поверхности казалось крошечной капелькой бесцветного лака. Хлестал горячий ветер. Были слышны лишь удары о корпус машины, но его порывы не поднимали пыли. Мы все больше углублялись в степь. Уже целый час, как я не видел вокруг ни одного живого существа — ни птиц, ни грызунов, ни верблюдов, ни лошадей. Внезапно машина въехала в сайр, ведущий в горы. Казалось, что двигаться по его дну, утрамбованному горными потоками, будет легче. Пустыня исчезла из виду, когда мы спустились вниз, направив «мусцель» по наносам гравия. Всмотревшись, я заметил торчащие из грунта рога козерогов и пучки травы, перемешанные с илом. Сайр заканчивался сводом. Проехав под ним между двумя каменными «башнями», мы оказались среди гор, в ущелье, напоминавшем вымощенный плитами двор покинутого замка. Сюда не залетали даже птицы. Машина продвигалась медленно. Я не любовался пейзажем, а вглядывался в него, стараясь запомнить все, чтобы потом рассказать людям, которые много раз проезжали вдоль этой горной цепи, мечтая осмотреть ее вблизи, и никогда, так же как и я до сих пор, не могли найти времени на это. Мне было ясно: картины, которые разворачиваются вокруг, как на свитке полотна, отпечатываются в сознании, чтобы превратиться в слова. Потом произойдет обратное: слова восстановят в памяти эти картины. Но никто никогда не узнает, насколько далеки они будут от реальности.
Цилиндрической формы, с куполообразными вершинами горы стояли тесно, как частокол, слегка покосившийся в направлении слоев скальных пород. Некоторые из них были похожи на бочкообразные башни. Все — будто из бетона, в который для прочности заделаны обточенные камни. Скала представляла собой крупнозернистый конгломерат. Показался проем, заросший вязами, — потрескавшаяся кора, зеленые кроны, земля, засыпанная листвой. Мирный уютный уголок. Так и тянуло лечь под деревьями, отдохнуть от зноя в тени шумящих ветвей.
Мы пересекли первую цепь, параллельно ей тянулась вторая, словно еще один оборонительный вал из такого же наклоненного частокола. Между «линиями обороны» простирались луга, поросшие травами. Я направился туда, ища дорогу среди зарослей, целиком скрывавших машину. Потом «мусцель» въехал в тесный проход между башнями стен, словно в лабиринт крепостных укреплений, и мы поняли, что, если нам не удастся отсюда выбраться, — нас никто никогда не найдет.
Бросив машину внизу, мы стали взбираться на группу скал, похожих на трубы органа разной длины или на пучок гигантской спаржи. Вершины их поднимались метров на пятьсот ввысь. Скалы складывались в гигантские ступени, по которым время от времени, стуча копытцами, пробегали небольшими группами дикие козлы. Они появлялись высоко над пропастью то с одной, то с другой стороны. Под ними с шумом осыпались камни. В расселинах, где останцы срослись друг с другом, лежали черные тени, сочилась вода.
Мы ночевали в шелестящих травах, обнимавших спальные мешки. По гребню, рядом с луной, шел козел. Луна была не серебристой, а золотой и даже невооруженному глазу казалась висящим в пространстве шаром.
Машина из Далан-Дзадгада перевалила через холмы вскоре после полуночи. Она бесшумно подползла к клубу, влача за собой прицеп на восьми колесах в рост чело века. Подползла и застыла. Мы от души пожимали руки знакомому водителю, который возил наши грузы весной. Чуть позже Будэ позвал десять человек, нанятых им заранее. Половину из них составляли немолодые женщины, а из мужчин двое были совсем старики. Я отогнал сомнения в их пригодности для такой работы. Мои соображения не могли быть понятны здешним людям, так как именно старикам было особенно важно раздобыть хотя бы немного денег — ведь молодые и сильные имели постоянный заработок на добыче соли. Вслед за старшими примчалась толпа ребятишек. Они раньше всех схватились за ящики, пытаясь сдвинуть их с места.
Мы опустили бортики кузова и начали грузить ящики на огромную платформу. Их поднимали с помощью троса, который тянула машина Сайнбилига. Я работал в паре с Войтеком, перетаскивая и обвязывая тросом ящики с монолитами. Среди трудившихся под палящим солнцем людей только мы с ним были без рубашек, остальные — в жарких темных дэли. Они засучивали длинные рукава до локтя, упирались в ящики сучковатыми подагрическими руками, наваливались приземистыми, не по возрасту рано согнувшимися телами. От нагретой шерстяной одежды исходил запах жира. По лицам катился пот, капли падали на песок. Отдыхали все вместе, сидели на ящиках, распрямляя натруженные спины. И снова нас поглотила простота, однозначность и эффективность физического труда. В этот момент я находил в передвижении и погрузке тяжестей куда больше радости, чем в умственной работе.