Тропик Динозавра

В Далан-Дзадгад мы отправились в сумерках, теперь темнело довольно рано, а до ночлега было еще далеко. Я поехал вперед, МАЗ отстал. На песчаном грунте явственно проступала колея, которая с каждым годом становилась все шире, поскольку водители старались ехать по краю, чтобы не буксовать колесами в измельченном песке. В лучах фар мелькали саксаулы, несколько тушканчиков перебежало нам дорогу. Пришлось остановить машину: перестало поступать горючее из бака. Когда я лежал с фонариком под машиной, отсоединяя засоренный фильтр, МАЗ, не останавливаясь, промчался мимо и исчез вдали. Несколько минут спустя мы погнались за ним вдогонку, уверенные, что он уже ушел далеко. Крутой поворот возвещал о приближении известного мне труднопроходимого участка пути, поэтому я разогнал машину до семидесяти километров в час. В столбах света от больших фар появилась белесая полоса — слегка выпуклая дюна из мельчайшего песка, которую годами наносили ветры. Не больше пятидесяти метров ширины, однако на большой скорости проскочить ее было не трудно. Мы взлетели на дюну, и мелкий песок затвердел под колесами. Покрышки катились, как по бетону, оставляя едва заметные следы, крен был так мал, что машина, не сбавляя скорости, скользнула с гребня на склон по другую сторону, начав спуск на темную, засыпанную гравием равнину. В том месте, где машины обычно съезжали с дюны и расплющивали ее колесами, образовался длинный язык светлого песка.

Еду прямо на него и внезапно соображаю, что ведь он правильной формы и черный. Резко поворачиваю, поняв, что впереди не песок, срезаю куст саксаула и пролетаю мимо МАЗа, который стоит с выключенными фарами. Подходим к нему, капот поднят, водитель в темноте возится в моторе. Обходим кругом, освещая гиганта фонарем. Сзади машина залеплена пылью, смешанной с песком. Номерные таблички, заднее освещение, доски борта, брезент, металл — все покрыто слоем песка толщиной с палец. Ремонтировать пришлось долго. В этот вечер мы проехали не более тридцати километров и устроились на ночлег в степи. До рассвета оставалось совсем немного, когда, открыв глаза, я увидел саксауловую сойку, сидящую на крыше кабины. Красноватая полоска разгоралась на востоке.

Мы углубились в горную цепь Гурван-Сайхана, минуя знакомое ущелье. По другую сторону цепи, вместо того чтобы покинуть горы по наезженной грузовыми машинами дороге, направились через ущелье, по дну которого бежал поток и которое было ответвлением первого. Видно, в нас заиграла открывательская жилка, пробудилась жажда к новым местам. Машина сразу пошла по воде: другом поднимались отвесные скалы. Когда их вершины почти сомкнулись и. казалось вот-вот преградят дорогу, горы вдруг расступились, открывая вид на покрытые растительностью пастбища, юрты, стада овец. По неглубокой впадине «мусцель» спустился с последнего на нашем пути склона. Отсюда до самого Далан-Дзадгада раскинулась зеленая равнина. Мы не стали спешить, так как МАЗ поехал кружным путем и отстал.

Вдали белыми капельками показались юрты, а рядом с ними — куб, грани которого блестели на солнце. Подъехав ближе, мы заметили в траве полосы — следы от колес самолетов. Юрт было около двух десятков, белоснежных, чистых, будто их только что поставили. В конце ряда возвышался павильон со стеклянными стенами. Мы вошли. Зал заставлен столиками, застеленными яркими скатертями. Цветы в вазах. Бар с итальянским кофе-экспрессом, пивной автомат, батареи бутылок с винами. Зеркала. В них отразились наши черные от солнца и пыли лица, прилипшие к телу рубашки, брюки, вытертые на коленях, спутанные волосы. Столы были накрыты. Салат из помидоров, свежий хлеб, масло, напитки. Пораженные, мы уселись за ближайшим столиком. В следующее мгновение с него все было убрано. Официантка с враждебным видом выхватила из-под носа тарелки, едва я успел съесть кружочек помидора. Откуда-то примчался начальник. Для нас не предусмотрено! А за окнами уже было слышно гудение идущего на посадку самолета. Туристы! Перед нами впопыхах со стуком поставили две бутылки пива. Буфетчица не спускала глаз с нашей компании, смотрела нам вслед с досадой и упреком, пока мы не вышли из помещения. Так я понял, что и на этот кусочек земли пришел двадцатый век, в котором голод — недостаточное основание для того, чтобы накормить путника.

Вечером мы снова погрузились в старый мир. Муж Гунджид в честь нашего приезда испек печенье. Отдыхали в юрте, пили кумыс. Гунджид черпала его из висящего у входа бурдюка из козлиной шкуры. Время от времени в юрту всовывались загорелые лица с высокими скулами и глазами-щелочками. Обменявшись двумя-тремя словами с хозяевами и шмыгнув носом, они исчезали, не желая мешать.

Получив в подарок по лисьей шкуре, мы отправились на ночевку. Ночь была темная, и я проехал не больше 160 километра. Спальные мешки разложили на траве у машины. Я еще не спал, когда взошла полная луна, заливая лицо голубым светом. Слушал, как рядом фыркают лошади, щиплют мокрую от росы траву.

— Смотри! — шепнул Войтек, — они убегут, как только я встану…