Тропы «Уральского следопыта»

Г. М. Пермикин передал камни директору Департамента уделов Л. А. Перовскому, гофмейстеру, придворному магнату, страстному любителю камня. Он уже давно собирал свою коллекцию минералов, в которой красовались замечательные образцы, в том числе кристаллы блестящего черного перовскита, нового минерала, названного в его честь учеными. Как знаток драгоценных камней, Л. А. Перовский был восхищен громадным уральским изумрудом, и кристалл во второй раз остановился на своем пути ко двору — остался в коллекции гофмейстера.

Далее Ферсман пишет о том, как изумруд попал к князю Кочубею, а затем за границу. По поручению Академии наук А. Е. Ферсман и В. И. Вернадский ездили в Вену и за колоссальные деньги выкупили уникальный изумруд, составляющий национальную гордость России.

«В Минералогический музей Академии наук был принят самый большой в мире русский изумруд, весом 2226 граммов».

Очерк этот заинтересовал меня. И с тех пор, бывая в Эрмитаже и любуясь созданиями Коковина, всегда задавал себе вопрос: неужели все же совместимы «гений и злодейство»? Да не злодейство даже, а вот такая элементарная нечестность, попросту воровство? Никак не хотелось верить, что светлый талант уживался с мелкими пороками, что творец подлинных произведений искусства в жизни был этакой помесью скупого рыцаря и Плюшкина. Вспомните:

«Много прекрасных изумрудов накопил он в своей квартире, пряча их, запыленные и грязные, в ящиках под кроватью и за иконами…»

Так на моем рабочем столе несколько лет назад появилась папка с надписью: «Изумруд». Постепенно стали собираться в ней отдельные страницы жизни Я. В. Коковина.

И все-таки первоначально моя цель заключалась в том, чтобы только «развить» А. Е. Ферсмана, прокомментировать его, так сказать, детализировать историю изумруда Коковина. И такое намерение понятно — трудно назвать более авторитетного ученого в истории камня вообще и русского в особенности, чем Александр Евгеньевич. Это главная тема его огромной работы и жизни, больше того — его главное увлечение, его самая большая любовь.

Потому и оправдано было мое стремление пройти в истории уникального изумруда только по следам этого ученого-гиганта. Тем более что сам он категорически заявил:

«…в длинной истории этого камня известны и начало и ее конец»… «история этого камня закончена».

И вот я собираю из своих «находок» более конкретную, более детальную (хотя и далеко еще не полную) картину судьбы Коковина и начальных «приключений» изумруда. Но как моя картина непохожа на ту, которую нарисовал Ферсман. У меня получилось не совсем то, а многое и совсем не то, что у него!

И изумруд оказался совсем не тот — другой! И Яков Коковин, как показало исследование судебного дела, не крал никакого изумруда! И Лев Перовский был не только поклонником камнерезного искусства…

А дело было в том, что А. Е. Ферсману попались в архиве документы, которые клеветали на Коковина. Клевета же была сделана добротно и настолько хитро и искусно перемешана с правдой, что отделить одно от другого было не так-то просто. Тем более что клевета отражена не в одной, а в многочисленных официальных бумагах Департамента уделов и Кабинета Его Императорского Величества.

Позднее А. Е. Ферсман и сам выразил сомнение в своей оценке Якова Коковина. В рукописных заметках последних лет жизни ученого имеется такая запись:

«Необходимо осветить более правильно эту незаурядную фигуру уральца, сыгравшего, несомненно, большую роль в развитии камнерезной промышленности».

Но сделать этого Александр Евгеньевич, занятый большой научной работой, так и не успел.

И теперь, когда удалось обнаружить новые архивные документы, настала пора снять с талантливого художника-камнереза позорное клеймо, несправедливо лежащее на нем более века.

Яков Коковин родился и вырос в царстве камня. С колыбели его окружали люди, которые знали, понимали и любили камень. По мрамору работал еще его дед — Ефстафий Коковин. С шестнадцати лет пошел «каменотесным учеником» на Горнощитский мраморный завод и отец Якова — Василий Ефстафьевич. Через несколько лет Василия Коковина «по знанию гранильного художества» перевели в Екатеринбург на гранильную фабрику. Здесь он стал подмастерьем, а затем и мастером. При нем в первые годы XIX века «каменодельное искусство» на фабрике было приведено «в самое цветущее состояние». А за исполнение четырех яшмовых ваз Василия Коковина наградили «золотыми часами с такою же цепочкою».

Василий Ефстафьевич и сына Якова с малых лет приобщал и к камню, и к «художествам».

Уральскому подростку — крепостному и сыну крепостного — повезло.