Тропы вечных тем: проза поэта

Одни с ним осторожничают и, прежде чем обнажить критическое жало, снисходительно ставят на нём тавро: «несомненно одарённый», «сильная индивидуальность», «непривычный талант». Другие без особых оговорок зачисляют его в первую четвёрку лучших наших поэтов: Юрий Кузнецов, Олег Чухонцев, Николай Тряпкин, Иосиф Бродский.

А он, неблагодарный, не считается ни с кем, высокомерно заявляя, что 99 процентов публикуемых ныне стихов нельзя считать поэзией. Да что там это заявление, если он осмелился опубликовать дерзкий автограф, вызвавший у критиков и некоторых коллег такие ярлыки, как «высокомерность», «наглость», «гениомания»:

Хоть они проживут до седин,Но сметёт их минутная стрелка.

Звать меня Кузнецов. Я один,Остальные обман и подделка.

— Юрий Поликарпович, вы считаете, что критика обошла вниманием жанр этого произведения, что вы написали эпиграмму и уж это одно предполагает предельное обострение поэтически выявленных коллизий?

— Таковы особенности сатирического жанра. Не случайно процитированным строкам предшествует строфа:

— Как он смеет! Да кто он такой?

Почему не считается с нами? —Это зависть скрежещет зубами,Это злоба и морок людской.

Упор в эпиграмме сделан на словах одного ряда: «морок» и «обман».

— Для меня почему это стихотворение не звучит эпиграммой, как, скажем, «Чайка» не воспринимается комедией, хоть и называл её так Антон Павлович. И слышится и видится здесь ударной вторая строфа со смысловым акцентом на словах «стрелка» и «подделка». При этом вспоминается ваше определение истинной поэзии: от подделки она отличается структурой. Как говорил русский философ П. Флоренский, сделанные предметы «блестят», а рождённые «мерцают».

— Старые сравнения алмаза со стеклом. Алмаз сияет сам собой. Во тьме над ним возникает купол сияния, чего не происходит со стеклом. В подделке нет своего света, она отражает чужой свет. Поэтому из тьмы веков сияет только подлинное искусство…

— Ну вот, Юрий Поликарпович, о том же, на мой взгляд, и ваше стихотворение. Не заносчивое оно, а скорее ироничное, но с верой в свой собственный свет, в произведения нерукотворные, в которых есть мерцание, свойственное всему живому. Без такой внутренней веры Чехов не создал бы «Чайки», Есенин «Анны Снегиной», Нестеров не оставил бы нам своих полотен, исполненных живой драгоценной мерцающей непростоты.

— Как правило, критики плохо разбираются в поэтических традициях. Вот, скажем, персоязычный поэт Тахир, писавший свои четверостишия в XI веке:

В тысячелетье раз приходит в мир достойный.Я тот, кто родился в тысячелетье раз.

Тахир ошибался. В текущем тысячелетии рождались поэты и посильнее его. Ну так что? Одним из продолжателей этой восточной традиции был Есенин, тонкий знаток персидской лирики. «О, если бы понимали, — обращается он к родителям в „Исповедях хулигана“, — что сын ваш в России самый лучший поэт».