Тропы вечных тем: проза поэта

— Я тоже так считаю. И попали они у меня в ад за прегрешения перед Богом. Тютчев — за пантеизм и прелюбодеяние, Гоголь — за чертовщину, а Данте — за великую гордыню. Но измерим уровень Тютчева по одному из лучших его стихотворений «Накануне годовщины 4 августа 1864 г.» Это молитва. Вот последние слова:

Ангел мой, где б души ни витали,Ангел мой, ты видишь ли меня?

Тютчев смотрит с земли на небо, но не видит души Денисьевой. А моя поэма видит и его женщину, и тень от дыма при луне. Так чей уровень выше? Духовный объём тютчевского стихотворения тонет только в одном куске «Сошествия в Ад». Возьмём Гоголя. Его Тарас Бульба — могучий герой, но погиб он из-за пустяка — потерял люльку. Это похоже на Гоголя. Так он из-за пустяка рассорил Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем. Я решил поправить Гоголя. Тарас Бульба не нашёл свою люльку потому, что она провалилась в ад, и нечистая адская сила задержала его на месте, а тут и ляхи подоспели. Вот какую глубину дала моя поэма гоголевскому «пустяку». Согласен?

— Глубина прямо адская, чёрт бы тебя побрал.

— Перейдём к Данте. Он пошёл по линии меньшего сопротивления, чем я. Его сопровождает Вергилий, а я следую за Христом. Загнав в ад своих политических врагов, он поставил свою поэму («Inferno») в рискованную близость к политическому памфлету. У него в аду из 79 конкретных исторических лиц 32 флорентийца. Среди «живых» персонажей моей поэмы нет ни одного моего личного врага. Но не это главное. В ней есть вторая, эсхатологическая глубина, чего в дантовском инферно нет и в помине. Ты поверхностно читал мою поэму и не заметил кита (или Левиафана). Не заметил и того, что в поэме как бы два ада. Один с прописной буквы, а другой с маленькой. Заглянем в текст. Ещё на земле Христос говорит прощёному разбойнику:

Рай недалёк. Но дорога пройдёт через Ад.

Далее:

Мы приближались к пучине под именем Ада,К бездне, окутанной тучами страха и смрада…

В конце поэмы что-то смутило Христа. Он услышал треск.

— Кит погружается! — молвил Христос.— Свят, свят, свят! — Молвили ангелы, — ад погружается в Ад.

Христос со спутниками сошёл по молнии —

Прямо на тло… Это было подобье землиЭто был остров, отмеченный мертвенным духом.

Это был Левиафан. Он лежал кверху брюхом…

Остров в бездне Ада и есть ад. Далее идёт самое существенное:

Есть одна сказка на севере… В морось и снегУтлое судно разбилось о каменный брег.Спасся один человек и взобрался на остров —Съеденный ржавчиной трав ископаемый остов.Вот он бредёт, наступая на снулый плавник.Пар изо рта возникает пред ним, как двойник.

Дикий кустарник и щели. Мертво и убого.Там он разводит костёр, чтоб согреться немного.Словно заря занимается — пламя горит.Дрожь пробегает по острову… Это был кит.Сильный ожог вызвал в нём подземельные схватки.Остов трещит. Распрямляются горные складки.Кит загибает фонтан и падучей водойГасит костёр. В голом воздухе пахнет бедой.Мощным ударом хвоста знаменуя свободу,

Он поднимает волну и уходит под воду.Всё, что на нём наросло, оседает на дно…Левиафан или остров — не всё ли равно?

Затем перед Христом появился Сатана.

Это был Левиафан! И ударом хвостаАд всколыхнул и обрушил его на Христа…

После битвы с Сатаной Христос, проходя со спутниками по аду, проронил загадочные слова: — Кит замахнулся хвостом…

Это всё о том же. В конце поэмы кит погружается в воду, ад погружается в Ад. Таково моё эсхатологическое предвидение. Оно чисто христианское. Будем надеяться, что в Аду время иное, чем на Земле, но Серафим Роуз предупреждает: «Сейчас уже позже, чем вам кажется».

— Я продолжаю вопрошать. Как ты разделяешь в Христе человечье и Божеское?