Тропы вечных тем: проза поэта

Одиноко на всю тишину бабахнула рыба-гуляка. Вдали, как вода из ведра, прохлынул поезд. [Стлался тонкий низовой туман. Долговязые камыши по всей речке стояли в нём на носках, как в наводнение.] Значит так, [Шурке] Серёжке пришла повестка из военкомата [, а я поступил в институт]. У [Шурки] Серёжки на указательном пальце левой руки оплавившийся след давнего ожога электрическим током. Провод валялся в траве, завернувшись крупным штопорным разворотом, и я еле успел тогда подскочить и рвануть [Шурку] Серёжку в сторону. У него был глухой с подсипом голос. [Голос прибоя. Шурка говорил, интересная штука жизнь и трудно в ней жить-быть настоящим человеком. Когда он всмотрится в себя, то видит одни недостатки. Конечно, есть и хорошее, но его недостатки лезут в глаза. Живёт-живёт на свете, всё хорошо, но это по течению, и вдруг стоп: трудно. Остро чувствуешь, как тебе трудно.

Я вдруг понял, что Шурка говорит всерьёз, напоследок, что мы расстаёмся. В жизни я ни с кем не расставался. И вот приходило расставание, острое, как открытие.] [Шурка] Серёжка говорил:

— Жизнь [время от времени] устраивает экзамены. Школьник, я получаю двойки. [С трудом,] С переэкзаменовками перехожу из года в год, как из класса в класс. [Нелегко даётся уровень жизни.] Многие не выдерживают экзаменов, остаются в одном и том же году два раза, десять раз, пятьдесят раз. [Встречаются ещё люди, оставшиеся в прошлом.] Они сидят в мещанстве, в невежестве, в пошлости, в подлости. Потому что они не выдержали экзамена на современность. А я? [Может быть, им это и не нужно, может быть, они об этом и не догадываются… Ну, а я? Одно знаю, это верно: сейчас надо сдать экзамен на самое современное] \И что за экзамен такой/ — на солдата? [Гляди.]

Он вытащил из-под помидор, лежавших вместе с картошкой и ковригой хлеба в авоське, кусок помятой газеты. Я пробежал глазами: Бонн, Западная Германия, [Куба,] Африка, и всё это было в [кровавых] помидорных пятнах [, похожих на свежую кровь].

<8>

Мы прощались, [Шурка,] Серёжка Тюнин и я. [ — все трое] Стояли возле станционного ларька и пили печальное пиво. Мой жёлтый, только что из магазина, чемодан и штабель связанных шпагатом книг стояли рядом у ног. Должно быть, нам всем было не по себе. Я поднял массивную стеклянную кружку с белым прибоем лишней пены, поймал ею заходящее солнце.

— Латунное пиво.

[ — Лунное пиво, — вошел в игру Серёжка.]

— Осеннее пиво, — сказал [Шурка] Серёжка.

Пиво было осеннее — [желтоватое,] холодное, горькое. [Шурка] Серёжка глядел на меня, сторонясь моего взгляда. Мы бодрились, принуждённо болтали какую-то невыразительную чушь, но мне не давали покоя исполинские станционные часы. [Шурка] Серёжка тоже смотрел на них: я заметил, как он вздогнул, когда стрелка часов подскочила на одно деление.

[На вокзал пришла большая многоступенчатая ракета пассажирского поезда. Люди толпились, шумели.] Люди прощались, [они] теряли друзей и уезжали далеко, забывая впопыхах, как чемоданы, детство. Мы стояли и держали в руках пустые пивные кружки. Я хотел сказать что-то самое важное, [единственное,] что [, наверное,] говорят [всегда] на прощание, но не находил слов [и молчал]. Это был лабиринт молчания — из него не было выхода. А [Шурка выдавливал из себя слова, какую-то несуразицу] Серёжка бормотал: «ничего, мы будем друг другу писать»[, или что-то подобное]. Но поезд сдвинулся с места и поплыл в глазах. Он действительно уходил, я еле успел забросить чемодан и книги и вскочить на подножку. [Шурка] Серёжка что-то крикнул, но я ничего не разобрал. Он исчезал наподобие [ускользающего] ощущения утреннего сна. Так, наверное, исчезает детство.

Я прошёл через весь вагон, что-то ища. Потом остановился, вспоминая, что мне [, собственно,] надо. Я искал место. В вагоне почему-то шумели. Но если бы даже молчали, я бы всё равно сказал: В вагоне почему-то молчали. Людей в каждом купе было набито битком, но все они походили на одно и то же лицо. В каждом купе [одним и тем же голосом] рассказывали единственную историю. Я сел, кажется, у окна, потому что видел проносящиеся поля. Низкое круглое солнце лежало впереди, оно приближалось, суживаясь, как воронка. Солнце [чёрных] непостижимых пространств. Я был пылинкой, а в горле стоял большущий ком.

<9>