Тропы вечных тем: проза поэта

[Девчонки были смешные и шипучие, как пузырьки лимонада.] В этот вечер я ещё двух поцеловал. А на рассвете все вместе вышли за город в [большую] росу и цветы. Я измок по колено и выпачкал брюки жёлтой пыльцой. Белые следы на блестящей траве быстро заплывали росой. [Тюнин] \Ахтырский/ стоял в росе и, громко дыша, смотрел на [дальний] утренний горизонт. Я подошёл к нему сзади и стал рядом. Протянул руку, как под дождь, и сказал: — [Серёжка,] \Что, кеша,/ ветер начинается.

<4>

Из родного города я уехал по вызову из пединститута. Поселился у Жорки Панды. Тот работал в редколлегии молодёжной газеты, [где] мы заочно познакомились, [во время одного моего наезда туда] \когда в газете как-то тиснули один мой полугениальный стишок про токаря/. Он жил один в пустой гулкой квартире [, которую недавно получил и предоставил её мне в полное иго.] \Она была завалена книгами, а в углу валялась дамская заколка./ Квартира была вся завалена книгами, а в пыльном углу валялась ложка [, покрытая засохшей кашей] \дамская заколка/. Панды сразу потащил меня в город знакомить с каждым столбом. [Первым был Феликс Церпенто, студент второго курса факультета иностранных языков. Пошёл на инфак, чтобы в подлиннике читать Бодлера, Верлена, Рембо, Аполлинера. Феликс человек-идея, немного художник, с рыбьим взглядом, с мощным айсбергом лба и овальным подбородком, с которого он сбривал два раза в неделю недоразвитую растительность. Феликс был несколько академичен в изложении мыслей.] Говорил как читал. Помню, он что-то говорил об эгоизме.

— [Мальчики!] Эгоизм издревле был половым мужским признаком. Женщина как эгоистка — извращение природы. Женщина прежде всего мать, она должна заботиться о других. Она всегда готова на жертву ради другого, [но не ради себя]. А [настоящий] мужчина думает о себе. [Когда он думает о другом, служит другому, растворяется в личности другого, то он превращается в женщину. Но сейчас это не должно быть унизительно для мужчин: нельзя застывать в каких-то определённых формах — это противоречит диалектике.] В будущем не будет места эгоизму. Мужчина должен видоизменяться. Мужчина будущего — человек с женскими качествами. [Ведь истинная женщина всегда была коммунистичной.]

[ — Мальчики! Я недоволен. Что может быть лучше! Ведь я не брюзга. Недовольство — движущий стимул человечества. Довольное человечество прогрессировать не может. Довольных людей в принципе не должно быть. Довольство происходит от мелкости и узости человеческих интересов. Оно скучно. Недовольство людей бесконечно, как воображение. Недовольство — признак хорошего вкуса. А довольство отдаёт идиотизмом, это застывшая форма. Это пародия на счастье, оно слащаво, антиинтеллектуально. Цивилизация — высшее проявление недовольства.]

[ — Мальчики! Говорите об идеалах осторожно. Иногда мне кажется: идеал — это туфелька Золушки, которую мы примеряем почти к каждой ноге, а от этого она только разнашивается и приходит в негодность. Но самое страшное то, что когда мы будем примерять эту разношенную туфельку, ставшую заурядной калошей, действительно Золушке, то она окажется ей не по ноге: будет уже велика.]

[ — Мальчики! Надо быть всем, но прежде быть талантливыми.

— Мальчики!..]

<5>

[Громадное четырёхэтажное здание института слепило жгучими стёклами и как бы пылало, насквозь пробитое большим утренним солнцем. Я долго тёр ноги о сухую решётку прежде чем тронуть массивную дверь. В вестибюле перед вывешенными списками абитуриентов гудела непроходимая толпа. Я ужалился о чьи-то локти, отдавил кому-то ногу, но пробился вперёд и впился в списки. Было больно глотать. Моя фамилия! Интересно, какая на вид моя фамилия! Вот она. С полчаса я не сводил с неё верных глаз. Выбрался из толпы и стал ступать по долгим коридорам и вакуумным залам затаёнными шагами и озирался. Институт пустовал, напряжённо, тихо, как будто работал на подсознании. Отвесные стены излучали мысли на расстоянии. Я осторожно потрогал пальцем стену и поглядел на палец: он должен был вот-вот заговорить.