Тропы вечных тем: проза поэта

Зрительность мстит поэту на каждом шагу. В стихотворении «История» он говорит об абстрактной вещи.

И современники, и тенив тиши беседуют со мной.Острее стало ощущеньешагов истории самой.…И с каждым днём нерасторжимейвся та преемственная связь.

Но и тут поэт не применёт реализовать абстрактное рассуждение в зрительный образ:

Как словно я мальчонка в шубке

и за тебя, родная Русь,как бы за бабушкину юбку,спеша и падая, держусь.

Представьте: на фоне всей истории — инфантильный образ поэта, держащегося за бабушкину юбку, семенящего и всё время падающего. Но ведь это о том, что с историей «с каждым днём нерасторжимей вся та преемственная связь»! Так внешнее зрение навязало поэту неорганичный, несоразмерный по тону и месту образ.

Считать, что у Смелякова область внешнего зрения полностью стала областью внутреннего зрения, неверно. Есть у него именно его, присущее только ему живое чувство. Это ирония, не прямая, как у Гейне, не в чистом виде, а как бы оттенок её, — ироничность. Смеляков не язвит, не смеётся вам в лицо, а как бы посмеивается, как бы ворчит в сторонке. Ироничность приглушённая и отчуждённая. И это чувство у Смелякова не управляемое, оно то сопутствует ему, то бесследно исчезает. Если Багрицкого его ирония всегда спасала от романтической слащавости и пышности, то Смелякова она часто подводит.

Такая неуправляемая ирония появилась в конце стихотворения в образе поэта, держащегося за бабушкину юбку. Чувство ироничности для такого стихотворения совершенно неорганично, но оно проявилось. И — странная вещь! — именно это чувство, нелепое, в нём что-то сюсюкающее, и есть то живое, что заявляет о существовании поэта, а всё остальное — фразы: и «современники и тени», и «радость, что не выпадала отродясь», и «вся та преемственная связь» — всё это трескучие фразы, нет в них ничего живого.

Само чувство иронии, которая даёт человеку возможность глянуть на себя со стороны, не смешон ли он, часто изменяет поэту.

Так случилось в старом стихотворении «Хорошая девочка Лида». Со скрупулёзной точностью он даёт расположение предметов, всё достоверно, всё перед глазами. Смотрите:

Вдоль маленьких домиков белыхакация душно цветёт.

Хорошая девочка Лидана улице южной живёт.…соседи глядят из окна,когда на занятия в школус портфелем проходит она.В оконном стекле отражаясь,по миру идёт не спешаХорошая девочка Лида.Но чем же она хороша?

Спросите об этом мальчишку,что в доме напротив живёт,он с именем этим ложится,и с именем этим встаёт.Недаром на каменных плитах,где милый ботинок ступал,«Хорошая девочка Лида», —в отчаянье он написал.

И тут начинается подделка под искусство. Поэту изменил вкус. Не верьте первому взгляду, как не поверил Маяковский, когда по рассеянности прочёл на вывеске «Сказочные материалы» вместо «Смазочные материалы». Фраза «Хорошая девочка Лида», написанная на тротуаре, фальшивая. В самом деле, что хорошего в увековечивании собственных пылких чувств: на тротуарах, на заборах — мелом, на деревьях, на скамейках — ножом? Но люди так делали испокон веку, это их бессмертная пошлость. Мальчишка, который заявил о своей любви мелом на тротуаре, не отличался, конечно, ни богатым воображением, ни здоровым вкусом. И если уж не отходить от достоверности, то надо признать, что скорее всего он написал банальное, ну например: «Лида + Витя». «Хорошая девочка Лида» — это банальность навыворот, это красивая ложность, которую поэт внушает трёхкратным повторением. Не убеждает громкое сравнение с Пушкиным и Гейне, любовь которых освящена их гением.

Не может людей не растрогать

мальчишки упрямого пыл.Так Пушкин влюблялся, должно быть,Так Гейне, наверно, любил.

Дальше пыл мальчишки приобретает поистине грандиозный размах.

На всех перекрёстках планетынапишет он имя её.…Пусть будут ночами светитьсянад снами твоими, Москва,на синих небесных страницахкрасивые эти слова.

«Хорошая девочка Лида»? Представьте, что сквозь сияние этой красивой фразы на ночном небе вырезывается достоверное «Лида + Витя», и вы всё поймёте: и размах пошлости, и высоту подделки под красивые чувства.