Тропы вечных тем: проза поэта

Представьте себе рабочего человека, зашедшего в пельменную пообедать в замасленной спецовке. Явление знакомое. Но вся необычность состоит в том, что замасленная спецовка на рабочем — не маскировка. Но встаёт резонный вопрос, зачем маскироваться рабочему в замасленную спецовку, ради чего? На крайний случай это неприлично — появляться к обеду в грязной спецовке. Но логика вещей говорит нам о том, что поэт, вероятно, имеет в виду какую-то категорию не трудящихся людей, которая подделывается под работяг, надевая замасленные спецовки. Но кто же будет заниматься таким нелепым переодеванием? Может быть, иностранный шпион? Кроме него некому.

В стихотворении «Роза Таджикистана» поэт говорит о естественности своего чувства.

В юности необычной,вовсе не ради позы,с грубостью ироничнойя относился к розам.

Заметьте, не притворялся, не играл, когда иронизировал над отношением к розам. Понимай сам, читатель, где тут поза, а где ирония. Тем более, что ироничное отношение к аристократическому цветку розе — это и есть свирепое позёрство рабфаковской юности поэта. Так и символ рабочего человека — замасленная спецовка. А не позёрство ли это со стороны автора — восхищаться своим героем-рабочим, когда он сидит в грязной одежде в столовой! Дескать, он загрязнил её не напоказ, не ради позы, не рисуясь, а взаправду, в процессе работы.

Присмотритесь к «Непрошенному стихотворению», ранее названному умопомрачительным, где неумеренное стремление к точности и достоверности поворачивается своей обратной стороной.

Едущие в машинахнехотя, свысока

сквозь боковые стёкласмотрят на ишака.…Даже не подозревая,что его дальше ждёт,ослик четвероногийношу свою несёт.

Оцените такую достоверность, что у ишака четыре ноги!

О своём стремлении к точности Смеляков свободно высказывается в стихах:

О платке из Душанбе:

Какой бы смысл ещё найти,

о чём ещё не позабыть?Он малой скатеркой в путии полотенцем может быть.

О мальчишках:

Мне непременно надо —точнее не могу сказать —сквозь их смущённость и бравадусердца и души увидать.Так что при этих взглядах —как бы точней сказать —

благостным ретроградомтрудно меня считать.

«Точнее не могу сказать, как бы точней сказать, какой бы смысл ещё найти, о чём ещё не позабыть» — это швы творчества, у Смелякова они выпирают наружу, «напоказ», скажем его словечком.

Настрой его стиха приближен к строю разговорной речи. Не по форме, а по сути. Как в разговорной речи у людей, так и в его стихах встречаешь стихию косноязычия, многословия, смысловых пустот, жаргонизмов.

Но вот однажды… Понимает каждыйили поймёт, когда настанет час,что в жизни всё случается однажды,единожды и в общем только раз.

«Я вспомнил пристально и зорко», «не в далёкости, а вскоре», «опять спускаемся обратно». О плуге: «он первым был и плыл впервые». «Помню здорово досель». Досель — наречие места, а не времени.

1968

<ОТЗЫВ НА КНИГУ БОРИСА ГАГИЕВА «НА ЛАДОНИ ДЕТСКОЙ»>

Это первая книга на русском языке молодого осетинского поэта Бориса Гагиева. Стихи его проникнуты фольклорными интонациями и образами, окрылены сыновьей любовью к родной земле.

Современник, его дела и помыслы, его дерзания и сложная духовная жизнь — вот главная тема молодого поэта. Гагиеву по душе люди непосредственные, эмоциональные, зажигающие своим задором окружающих, люди, влюблённые в жизнь и способные в час испытаний защитить её.

1974

ПЕВЕЦ САМОЦВЕТНОГО СЛОВА

(О поэзии Николая Тряпкина)[110]

1

Со времён Кольцова в русской поэзии тянется одна золотая нить, связанная с народным ладом. Она прошла через Некрасова и Никитина, на краткое время посеребрённая Клюевым, дошла до Есенина, а от него через А. Прокофьева дотянулась до Николая Тряпкина, который в ряду этих имён самостоятелен и ни на кого не похож. А что касается нашего времени, то в единой планетарной системе поэтических величин он уникален и довлеет самому себе, как крупная звезда.

Николай Иванович Тряпкин родился на заре советской власти в глухой тверской деревушке. Атмосфера народного говора, былин, сказов, бывальщин, поэзия земледельческого труда питала детскую душу.