Тропы вечных тем: проза поэта

И я, которыйМиру не успелВернуть свой долг…(Перевод О. Хлебникова)

Под ними дата — 1982, т. е. перед нами — не ранний Хута Гагуа, а тот, которого мы реально знаем сегодня. И тут нужно отметить, что цикл стихотворений восьмидесятых годов (примерно с 1981-го по 1983-й), заключающий книгу, — один из наиболее сложных по мироощущению. Здесь и горечь утрат, и тоска по изначальной надёжности и солнечности бытия (таким оно было в детстве…), и обострившаяся с годами зоркость сердца… Обращает на себя внимание «Зимний город» — «вереница четверостиший», переведённых О. Чухонцевым. Здесь дисгармоничность повседневной жизни показана штрихами особенно резкими. Вот хотя бы пейзаж из окна — с примелькавшейся горожанам вороной:

Вестница ночи, тараща буркалы,Обозревает с рассвета двор,Чтоб унести с собой тень, как бурку,И испуганный взор.

Так увидеть эту незамысловатую картинку зимнего двора с вороной мог только грузинский поэт (отсюда — и тень, «как бурка»…). Поэтическая индивидуальность отчётливо проявляется и в малом. И дальше «грузинский фон» проступает ещё явственнее, ещё откровеннее:

Белой перчаткой путь указалиСтаду машин — занялась пурга,Как далеки отсюда Чаргали,Чад домашнего очага…

Человек в городе, оторванный от домашнего очага, затерян на снежных перекрёстках, оглушён грохотом машин…

Подчас лирический герой не может скрыть, что житейская, жестокая в своей дробящей силе, суета утомляет его, изматывает душевно и физически. Я бы рискнул заметить, пожалуй, что в своём органическом неприятии города (лирический герой — «горожанин поневоле», иначе его не назовёшь…) Хута Гагуа даже несколько анахроничен.

«Ох, лопнет мой череп скороВ житейском этом чаду!..Украдкой покину город,Сегодня же в лес уйду.………………………………

Как хорошо, раздольноВаляться в тени лесной,Зимой умирать невольноИ воскресать весной…»Так долго он думал — годы.А нынче дожди идут —Струятся лесные воды,Сквозь прах его вниз текут.(Перевод здесь и далее Л. Букиной)

Драматичность X. Гагуа незаметно «соскальзывает» здесь, мне кажется, в мелодраму. Концовка стихотворения, разумеется, настраивает на грустный лад. Но, с другой стороны, можно ли в наше время всерьёз воспринимать такие вот «руссоистские» мечтания: «Сегодня же в лес уйду»?

Однако понимаешь, что речь, по сути, не о том, где надо жить — в городе или в деревне, а о том, как надо жить… В других стихах на эту же тему драматичность и выстраданность раздумий поэта не подлежит сомнению.

В тот момент, когда телом единымТы гармонию мира постиг, —Все мечты твои непобедимы,И становится вечностью миг.Ты насыщен… Так сахар вбираетВалерьянку. Но сердце не лжёт:В когти боли попав, обмирает,О страданье забыть не даёт.

Не даёт оно забыть и о другом: что где-то есть реальный читатель, который далеко не каждое стихотворение предпочтёт хлебу насущному и на предложение — почитать ему что-то из новой книги ответит: «Я не хочу стихов». Именно к такому горькому сюжету обратился поэт в стихотворении «Встреча». Далее диалог развивается так:

— Но я старался, мучился, творил

Про родину, про мужество, про детство…— Я не хочу стихов, — он повторил.— Чего ж ты хочешь?— Я хочу согреться.Уже исчез бедняга вдалеке,То снег лепил, то мелко моросило,А я стоял с книжонкою в руке,Что ни тепло, ни хлеб не заменила.(Перевод В. Солоухина)

Такой — пусть даже воображаемый — разговор с читателем требует честности и мужества. Это, по сути, — разговор со своей совестью, со всем тем, что воплощено в непреложно-строгом слове — Долг. Стихи такого рода убеждают: почти двадцать пять лет духовного времени, уместившегося в книге Хуты Гагуа, демонстрируют не то распространённое среди многих следование нескольким прописным истинам, но действительно творческое отношение к миру, которое не боится ни крайностей, ни риска, ни нелицеприятного суда.

Ну а само название книги — «Жажда»? Что за ним?