Заночевал он по месту работы, потому что в лодке у него были дрова, которые завтра надо перевезти. А если оставить и уйти – сопрут, это уж как пить дать. Точнее говоря, стибрят – от названия великой римской реки Тибр. Ну и вот, говорит лодочник, лежу я в лодке, о дровах думаю, заснуть не могу. Слышу – идет кто-то. Ну точно дрова тырить! Ан нет, пришли четыре человека пешком, а один приехал на белой лошади, с золотыми шпорами. И труп поперек седла у него этак небрежно перекинут. Слава богу, не за дровами, думаю, отлегло. Тот, на лошади, свалил труп на землю, те четверо его взяли, раскачали и бросили в Тибр. Еще и камней вслед накидали, для верности. И ушли. Что еще запомнил? Того, на лошади, все называли синьором и разговаривали с ним очень почтительно.
«Я убью тебя, лодочник! – голосом Профессора Лебединского заорал следователь. – Ты чего раньше-то не заявил?» Лодочник с достоинством возразил, что, если он всякий раз, когда увидит сбрасывание трупа в реку, будет бегать заявление писать, ему не удастся ни поспать, ни поработать, ни дрова уберечь, ни пообедать. Так и будет курсировать между берегом и отделением полиции всю жизнь. Потому что криминальный труп в Тибре – явление рядовое и практически каждодневное, то есть еженощное. И его, лодочника, в общем-то никак не касается. Вот груз, который легко могли стибрить, – это его касается. А об остальном сами думайте, это уж ваши дела.
И действительно, в указанном месте выловили труп Хуана Борджиа с колотыми ранами и перерезанным горлом. От большой любви к папе и его потомству римляне подхватили песенку, тут же на коленке сочиненную поэтом Саннадзаро: мол, папа теперь не просто рыбак (намек на святого Петра), но и – бери выше! – в полном смысле слова «ловец человеков», так как выловил из воды собственного сына. Кто-то еще считает, что это бесовский интернет виноват в появлении хейтеров и троллей, которые норовят ткнуть в самое больное, а потом сверху еще ушат дерьма вылить? Нет, я вас успокою: хейтеры и тролли изобретены задолго до интернета.
Папа горевал и рыдал так, что соболезнования ему выразили даже такие непримиримые его оппоненты, как Джироламо Савонарола и Джулиано делла Ровере, хотя казалось бы… А потом приказал провести тщательное расследование и найти виновного.
Вообще, следователям наверняка пришлось нелегко. Самую простую версию – ограбление – отмели как несостоятельную при первом взгляде на труп: при нем нашли кошелек с золотом, дорогущий кинжал, да и брендовые шмотки все были на месте. Так что причину надо было искать, исходя из личности покойного. Оперативно проверить всех, у кого был личный мотив убить Хуана Борджиа, значило, что «поспать накрылось» на ближайшую недельку-другую. Потому что по-хорошему, если бы убийство по своей природе не было разовой акцией, следовало бы для граждан, жаждущих крови Хуана, открыть запись в электронную очередь на римском портале госуслуг, чтобы придать организованный характер их хаотичным эмоциональным порывам. Да уж, жизнь прожить надо так, чтобы работники следственных органов спать и есть перестали, снимая показания с лиц, мечтавших при твоей жизни тебя укокошить. Сомнительный тезис, но Хуан ему строго следовал.
Кто же у нас подозреваемые? У нас-то ладно, а вот у них – у работников следственных органов, которые как раз вели это дело – подозреваемых могло быть в разы больше. Все эти мужья и отцы опозоренных женщин, все эти походя униженные и обиженные Хуаном знатные и не очень горожане, которых никто не считал… Среди них называли имя Антонио Мария делла Мирандола, дочь которого Хуан, как он сам похвалялся, изнасиловал. Это имя известно, потому что товарищ принадлежал к древнему роду, а уж сколько было «безымянных» врагов у Хуана – статистика умалчивает.
Из значимых персон подозревали вице-канцлера церкви, кардинала Асканио Сфорца. Его приближенный однажды сдуру сделал Хуану замечание (не знаю, может, за то, что он коня припарковал на тротуаре, мешая проходу граждан), а обиженный Хуан велел его повесить