Согласно материалам уголовного дела, в среду 15 июля 1500 года, приблизительно в 23 часа 45 минут по европейскому времени гражданин Арагонский-Трастамара А.А., в сопровождении двух пажей направляясь к месту проживания своей семьи (съемный дворец), в районе площади Святого Петра подвергся нападению неизвестных лиц. Нападавшие, в количестве четырех человек, были вооружены. Потерпевшему были нанесены многочисленные ножевые ранения в руку, ногу и голову, вследствие чего он потерял сознание. Нападавшие сочли его мертвым и с места происшествия скрылись. Камеры видеонаблюдения инцидент не зафиксировали по причине малой распространенности видеокамер в Риме в указанный исторический период.
Вот так вот. Четыре человека! Что-то мне это число напоминает, причем тоже в связи с каким-то криминалом. А, точно! В ночь убийства Хуана Борджиа свидетель видел, что его труп в Тибр сбрасывали тоже четыре персоны, не считая того знатного синьора, который за этим душераздирающим действом наблюдал. «Совпадение? Не думаю!» То ли четыре считалось оптимальным числом для команды киллеров в тех краях, то ли заказчик убийств Хуана и Альфонсо – один и тот же человек, индивидуально привыкший такое количество сотрудников отправлять на мокрое дело. Правда, некоторые корреспонденты заявляли об отряде убийц в количестве сорока человек, но это уже чересчур. Сорок разбойников какие-то. Зачем, спрашивается, на убийство одного юного утонченного принца бросать такие силы? Только внимание привлекать. Не заметить отряд из сорока человек в ночном Риме – все равно что не заметить стадо слонов, внезапно появившихся в спальном районе провинциального российского города.
Поднялся переполох. Еще живого, но тяжело раненного Альфонсо перетащили в ватиканские апартаменты. Его жена Лукреция и сестра Санча пришли в ужас от случившегося и потребовали у папы на время разбирательства и выздоровления Альфонсо обеспечить его охраной. Папе что, папа обеспечил. Хотя вряд ли в тот момент горевал из-за несчастья, произошедшего с зятем. Скорее, горевал из-за того, что зятя недобили. И то верно: сегодня один зять, завтра другой. И вот лучше бы другой, честное слово! Этот испортился, несите следующего. Но как представил, что опять развод дочери надо организовать, вся вот эта тягомотина, уговоры, деньги, километры нервов… Гораздо лучше так – «вжик, вжик, вжик, вжик, уноси готовенького!» Хлопот несравнимо меньше, все довольны. А ведь нет, вместо того, чтобы уважить папу, культурно и тихо умерев, этот гад с особым цинизмом выжил. Зла не хватает. Но с дочкой и невесткой папа на этом этапе спорить не стал, чтобы сильно не палиться. И охрану прислал. Тем более охрану эту всегда можно обратно отозвать или в сторону отодвинуть.
Лукреция и Санча, будучи не лыком шиты и навидавшись уже всякого, прекрасно понимали, кого следует подозревать. Живет тут такой парень – на букву Ч. И этот парень, судя по его предыдущим подвигам, ни разу не намерен останавливаться. Поэтому дамы приняли все возможные в данном случае меры и по очереди выхаживали Альфонсо, ни на минуту не оставляя его без присмотра. Даже еду сами готовили, опасаясь отравления. И доверяли только врачам, которых немедленно прислал дядя Альфонсо и Санчи, неаполитанский король Федериго.
Расследование какое-никакое решили провести. На прямой вопрос, не он ли это сделал, главный подозреваемый, Чезаре Борджиа, дал честный и решительный ответ: это не я, это Орсини. Почему Орсини? Ну, я не знаю, они как-то хорошо подходят. На них столько всего у нас есть, что одно уголовное дело о попытке убийства неаполитанского принца в списке их достижений затеряется, как песчинка на пляже. А если даже и не Орсини, а я, то так ему и надо, этому вашему Альфонсо. Потому что он козел. Почему козел? Потому что арагонец, а не француз. И меня наверняка убить хотел.
Почему меня убить хотел? Ну, во-первых, сейчас меня хотят убить примерно все. Во-вторых, тут на днях случай был. Прогуливаюсь я в саду, цветочки нюхаю, думаю о противоречивой природе человека, вопрос о которой неоднократно поднимался в трудах виднейших теологов нашей с вами современности. Вдруг