Трудно быть папой, или Веселые будни семьи Борджиа

Так что если это не Орсини, а я, то я кругом прав, а вы отвяжитесь от меня со своими претензиями. А своему дорогому зятю я желаю крепкого здоровья и новых успешных проектов. И даже навещу его в скором времени, чтобы лично пожелать ему скорейшего выздоровления. Апельсинов принесу. Правда, опасаюсь, что сестренка Лукреция мне эти апельсины куда-нибудь засунет. Злая она какая-то на меня в последнее время, не пойму – за что. Но все равно зайду, хотя бы и без апельсинов.

И действительно пришел с официальным визитом в апартаменты чуть-чуть оклемавшегося зятя. Даже венецианского посла по фамилии Капелло с собой привел, чтоб тот посол засвидетельствовал, что все чинно-благородно, тихо-мирно, никто ни к кому ненависти не питает. Но посол почему-то засвидетельствовал совсем другое. Некоторым послам лишь бы дипломатические отношения рушить! Нет бы промолчать в тряпочку, а он давай на всех углах трезвонить, что, мол, лично слышал, как Чезаре, наклонившись поближе к Альфонсо, шепнул что-то вроде: «Что не было сделано к обеду, обязательно подоспеет к ужину!» Конечно, посол мог соврать. Выдумать все это, чтобы навести тень на плетень, а на Чезаре – подозрения. И расцветить ситуацию кровавыми подробностями. Но если предположить, что Капелло сказал правду, то к характеристике Чезаре Борджиа мы можем смело добавить два пункта: а) Чезаре к тому моменту почувствовал полную вседозволенность и безнаказанность, будучи уверен, что ему ничего не будет за все его художества, б) обладая садистскими наклонностями, он заботился не только о том, чтобы неугодный человек исчез, но и о том, чтобы он испытывал ужас и переносил моральные страдания. Неприглядная какая-то картинка получается. Так себе герой. Так что для сохранения нервных клеток будем считать, что посол все выдумал. Послу уже все равно, а нам приятно.

Потом Чезаре наведался к выздоравливавшему зятю еще один раз. На этот раз в компании небезызвестного Микелотто. А может, Чезаре в тот раз даже не пришел, отправив Микелотто на задание одного – вернее, с охраной. Микелотто вошел в спальню Альфонсо и настоятельно попросил присутствовавших там Лукрецию и Санчу удалиться. Сейчас здесь будет производиться уборка с дезинфекцией! Выставленные за дверь девушки немедленно помчались к папе просить у него защиты и пощады для Альфонсо. Но все было зря. После ухода Микелотто в постели осталось бездыханное тело пациента (удивительно, да?). Иоганн Бурхард записал следующее: «Поскольку дон Альфонсо отказался умереть от своих ран, его удавили в постели».

Заметьте, однозначно – «удавили». Не от острой сердечной недостаточности скончался товарищ. Не от воспаления какого-нибудь. Даже не от раскаяния, как это зачастую бывало с врагами семьи Борджиа. И это притом, что церемониймейстер Бурхард, будучи на службе у папы, должен был быть чрезвычайно сдержан в своих высказываниях и оценках. Он и не стал подробно описывать обстоятельства преступления, но то, что преступление имело место и было совершено определенным способом, представлялось настолько очевидным, что не упомянуть об этом было бы странно.

Ночью тело Альфонсо с почестями перенесли в базилику Святого Петра. Семья Борджиа выразила приличествующие случаю сожаления и соболезнования, архиепископ Франческо Борджиа сказал прочувствованное последнее слово. Санча Арагонская молча закрылась в своих покоях и отказалась оттуда выходить. Папа испытал облегчение: теперь не надо заново начинать дочкин развод. Похоронная церемония – она всяко-разно дешевле бракоразводного процесса, а хороший бывший зять – это мертвый бывший зять (где-то облегченно выдохнул, перекрестился и немедленно выпил один Джованни Сфорца). К тому же его, папы, совесть чиста. Вот и Чезаре говорит, что он не виноват. Правда, рожа у него такая довольная, будто у кота, натрескавшегося сметаны, но это еще не повод для обвинений: каждого обвинять на основании довольной/недовольной рожи – тюрем не напасешься. И потом – когда у Чезаре рожа довольная, как-то спокойней. Когда недовольная, папе самому страшно. Но кого-то обвинить надо? Надо. Хотя бы неаполитанских врачей. Халатность, нарушение протокола лечения, вот это вот все. К чести папы надо сказать, что недолго врачей держали в застенках: скоро выпустили и обвинения сняли. А там и дело в архив сдали.

Лукреция долго плакала и стенала, ужасно этим раздражая папу. Ну чего она ревет? Где веская причина для слез? Все же сложилось наилучшим образом. Как это – не совсем? Ах, муж любимый был… Ах, отец ее ребенка… Счастлива она была… Ну и что? Нового мужа тебе найдем, делов-то! Бог дал – Бог взял. Ой, доча, не делай папе нервы, поезжай в замок Непи, там и реви, а здесь не надо! Ну и дети пошли, только бы родителей расстраивать! Делаешь для них все, а они тебе вот такое!

В общем, слезы по такому поводу в папском дворце сочли неуместными, а само происшествие – очень даже уместным и своевременным.