Царь Алексей Тишайший

Глава Посольского приказа преувеличил возможности нового союза с Речью Посполитой, где действия короля контролировались сеймом. Сенаторы и шляхта в Короне и Литве по-прежнему не были готовы к заключению «вечного мира», многие еще надеялись на возможную ревизию результатов завершившейся войны, возвращение территорий, уступленных Московскому государству, и своих «маетностей». Ордину-Нащокину приходилось терять время и многие месяцы ждать приезда других послов. В Швеции были оскорблены тем, что пункт о приглашении их на переговоры был вписан в московский договор без предварительного обсуждения со шведским королем Карлом XI (дела при малолетнем короле вела шведская королева). Поэтому ответили отрицательно, ссылаясь на уже существующие у Швеции договоры как с Россией, так и с Речью Посполитой. Шведские дипломаты могли догадываться, что речь на переговорах пойдет о судьбе резидентов, «выдавливавшихся» из Москвы главой Посольского приказа из-за подозрений в шпионаже. Намеревался боярин Ордин-Нащокин говорить и о новых правилах торговли на Балтике, а в Швеции не желали пересмотра договоров с конкурентами^{638}

.

Миссия Ордина-Нащокина оказалась неудачной еще из-за знаменательных перемен в Речи Посполитой. Король Ян Казимир, успевший через посла Богдана Ивановича Нащокина подтвердить московский договор^{639}

, уже 12 июня 1668 года объявил о предстоящем оставлении трона. В Москве об этом узнали, когда Афанасий Лаврентьевич уже уехал в Курляндию. Показательно, что в записке, направленной царю перед отъездом, Ордин-Нащокин ничего не писал о возможном избрании царевича на польский трон. И это несмотря на то, что разговоры о таком повороте событий пошли сразу после объявления царем Алексеем Михайловичем своего наследника. Но сведения о благосклонной реакции разных лиц в Речи Посполитой на династическую унию создавали обманчивое впечатление. Помимо непреодолимого вопроса смены веры, препятствием для московской кандидатуры оставались разные интересы польской и литовской шляхты. В Литве надеялись компенсировать потери территорий и имений избранием претендента из московской династии, а в Польше совсем по-другому видели первоочередные задачи Короны.

Царь Алексей Михайлович, оставшись без главы Посольского приказа, должен был советоваться прежде всего со своим окружением. Противники Ордина-Нащокина и его линии на союз с Польшей смогли взять небольшой реванш, поддержав царя Алексея Михайловича в его решении заявить о претензиях на польскую корону на ближайшем сейме, где должно было состояться отречение от королевской власти Яна Казимира. Конечно, легче было польстить царю, чем просчитать все последствия неосторожных шагов с заявлением о кандидатуре царя Алексея Михайловича или царевича Алексея Алексеевича на сейме Речи Посполитой. Ордину-Нащокину приказали ехать из Курляндии на открывавшийся в конце августа 1668 года сейм самому или отправить туда других членов посольства. Но боярин не изменил себе и не подчинился, напротив, писал царю из Курляндии, призывая его более здраво отнестись к текущим переменам в Речи Посполитой и лучше просчитать возможные последствия: «А вдатца, государь, в то обирание страшно и мыслить, сколько из Великие Росии королевству Польскому будет дать, и вспоминуть, государь, не мочно до свершения вечного миру тому обиранию быть». Свою готовность обсуждать кандидатуру царевича Алексея Алексеевича на польский трон изъявлял литовский гетман Михаил Пац, но и ему Ордин-Нащокин вежливо отказал.15–16 сентября 1668 года король Ян Казимир окончательно отрекся от престола, и на ноябрь был назначен конвокационный сейм, где кандидатура царевича Алексея Алексеевича уже не рассматривалась. Проиграть было нельзя, поэтому прав был именно Ордин-Нащокин, убедивший царя не посылать туда своих послов: «И ныне, государь, по ведому из Варшавы, к позору бы тот поезд был»^{640}.