Царь Алексей Тишайший

И снова, как и при известии о взятии Дорогобужа, царь писал в Москву царице, боярам и патриарху о большом успехе своего войска. В праздничный день был устроен «стол» — прием, прямо в походном «столовом шатре», куда позвали находившегося вместе с войском казанского митрополита Корнилия, грузинского царевича Николая Давыдовича и сибирских царевичей. Гостями на пиру в честь взятия Полоцка стали и первые раненые дворяне и дети боярские из передового полка князя Никиты Ивановича Одоевского, встреченные защитниками Смоленска боем у реки Колодни^{274}

. Всё еще было впервые, и раненные в боях рядовые дворяне сразу стали героями, несмотря даже на потерянное ими в бою знамя^{275}

. Потом, когда потери станут рутиной, рядовых ратных людей перестанут так чествовать.

Походные шатры царя Алексея Михайловича были устроены на Девичьей горе, в трех верстах от Смоленска с московской стороны^{276}

. 2 июля было получено еще одно ожидаемое донесение — от воеводы боярина князя Алексея Никитича Трубецкого о взятии Рославля. Он тоже сравнительно быстро достиг поставленной ему накануне похода цели. Дорога от Брянска до Смоленска была очищена. Но этот тактически важный успех уже не столь занимал царя. Сестрам он написал не столько по-родственному, сколько по-деловому: «Литовские люди город Рославль нам, великому государю, здали и в винах своих добили челом». Впрочем, царь извинялся, что письмо написано не его рукой: «…ей, недосуги и дела многия»^{277}

. Действительно, в этот момент царь был занят тем, чтобы правильно расположить свою армию, ибо осада Смоленска по-настоящему еще не началась.

Не все войска царя Алексея Михайловича оставались под Смоленском. 9 июля 1654 года царь отправил больше половины своего войска во главе с воеводами князем Яковом Куденетовичем Черкасским, князем Никитой Ивановичем Одоевским и князем Михаилом Михайловичем Темкиным-Ростовским на литовского гетмана Януша Радзивилла под Оршу (не случайно расспрашивали языков о количестве литовских людей, находившихся там). Оставшиеся под Смоленском силы должны были дождаться прихода 19 июля «черкас» во главе с наказным гетманом Иваном Золотаренко, после чего начать штурм укреплений Смоленска. «А как черкасы к нам под Смоленск придут, — писал царь Алексей Михайлович сестрам, — и мы станем к Смоленску приступать, а после приступа пойдем под Оршу»^{278}. Но война опять внесла свои коррективы: «черкасы» не выполнили обещаний, и царскому войску не удалось быстро начать приступ. Без поддержки казаков первые приступы к смоленским укреплениям, начатые во второй половине июля, были отбиты, город сел в осаду, а по опыту прежних войн осада могла продолжаться долго.

Обороной Смоленской крепости, построенной, как известно, еще при Борисе Годунове, руководил воевода, писарь Великого княжества Литовского Филипп Обухович. Новому воеводе, назначенному только за несколько месяцев до начала русско-польской войны, пришлось нелегко из-за конфликта с прежними правителями города и столкновений с шляхтой. Но главное, что ему не удалось переломить господствовавшее в Речи Посполитой отношение к Смоленску как к далекой окраине и источнику доходов и репараций. Никто не заботился об охране города, починке башен и крепостных стен, создании необходимых запасов продовольствия и вооружения на случай осады. В составленном в январе 1654 года описании укреплений Смоленска и королевского дворца говорилось об одном — повсюду царило «крайнее запустение». По польскому счету, протяженность стены была в 1,5 мили (1 миля — 5 верст); в ней насчитывалось 36 башен (первоначально их было 38), между которыми имелись укрепленные участки. Некоторые защитные укрепления находились в разрушенном состоянии. Например, в местах Старого (Шеина) и Королевского проломов ранее насыпали валы, но они были почти срыты, представляя большую опасность для прорыва. Впоследствии, на сейме Речи Посполитой 1658 года, при разборе причин утраты Смоленска вынуждены были особо упомянуть, что через эти «проломы» неприятель мог идти в город, «как в ворота». Приходилось только удивляться собственной беспечности. Состояние Смоленской крепости было признано одной из причин поражения: «трудно было в два месяца осады поправить то, что было запущено перед этим за 20 лет».