Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени

Уже во второй половине 1603 и в начале 1604 года между Адамом Вишневецким и Иеремеем Могилой шла оживлённая переписка. Могила беспокоился о состоянии православия в Литве после Брестской унии, и спрашивал, как обстоят дела у Иваницкого. Вишневецкий отвечал, что всячески удерживает Расстригу от увлечения латинством, но не будет против, если часть литовской и польской шляхты выступит на его стороне в случае похода на Москву. Вишневецкому постоянно писал и патриарх Александрийский Лукарис. Патриарх требовал вмешательства в дела Расстриги. И Могила и Лукарис настоятельно советовали князю Адаму найти причину и оторвать Расстригу от католиков.

И тут до Вишневецкого дошли подробные известия о восстании Хлопка и его разгроме. Один из бежавших от наказания холопов, пересёк рубеж, добрался до Брагина и рассказал об этом князю. Вишневецкий срочно написал Иваницкому в Гощу. Так он и сообщил Расстриге о восстании холопов в России. Князь настоятельно уговаривал его безотлагательно ехать в Сечь, и готовиться к походу. Вишневецкий уверял, что необходимо действовать по горячим следам, ибо восстание до конца не подавлено и на юге России народ недоволен Годуновым.

Ещё поздней осенью 1603 года в Запорожской Сечи началось формирование войска, которое стало готовиться к походу на Москву. Видимо заранее к этому делу уже приложил руку князь Адам Вишневецкий. Герасим Евангелик уже в начале 1604 года писал в Раздоры донским казакам о том, что в Сечи объявлялся законный наследник царского престола

Димитрий Иоаннович, что он прибегает к их поддержке и просит прийти к нему всех охочих казаков и прочий люд, для совместного выступления на Москву. Донцы скоро ответили письмом, обещая прислать в помощь свой хорошо вооружённый отряд.

И действительно упускать такое положение дел было нельзя. Расстрига и его окружение собрались на совет и решили ехать к запорожцам. С ними вместе отправились и дети боярские – братья Хрипуновы. В окружении шестерых своих сподвижников Расстрига двинулся в дальний путь. В самом начале июня 1604 года запорожцы и атаман Евангелик встретили их с распростёртыми объятиями.

* * *

В Сечи Отрепьев всё чаще занимался делами военных сборов, замещая Иваницкого или оказывая ему посильную помощь. На частых пирушках, устраиваемых для вновь прибывающих гостей и соратников, Григорий выступал от лица и по поручению Иваницкого. И порой это заканчивалось тем, что многие, не разобравшись в обстоятельствах дела, начинали обращаться к Отрепьеву, как самому Иваницкому. Этому же способствовала и внешняя схожесть. На этих встречах и пирах Отрепьев позволял себе вволю угощаться хмельным, так что зачастую его сильно пьяного под руки доставляли в курень и, сняв только сапоги, укладывали почивать, как есть. На следующий день Григорий, требуя от Перо, слить ему на голову ведро холодной воды, болел и просил опохмелиться. Старый казак, исполняя его просьбы и доставая для похмелья вино или брагу, всячески корил Отрепьева, что тот де терял человеческий облик и позорил своего господина. Отрепьев похмелялся, приходил в себя, клялся в том, что более не превысит в питии меру дозволенного. А дозволенными по благословению отца Мисаила были только три небольших чаши вина. Но через день – другой ситуация вновь повторялась. В весёлой и лихой казачьей кумпании, Отрепьев терял счёт чашам, и каждая последняя всё оставалась третьей. Среди куренных атаманов и простых казаков он скоро прослыл «звоим хлопцем» и верным царским слугою.

Что же касается Иваницкого, то молодой человек всячески сторонился подобных ристаний. Расстрига не бранил Отрепьева, но был ему несказанно благодарен за его труды. Он предпочитал проводить время в серьёзных, деловых разговорах с казачьей старшиной, в душеспасительных и богословских беседах с Мисаилом и Варлаамом. Неустанно, порой до седьмого пота и изнеможения продолжал он упражняться в боевых искусствах с саблей или пикой. С ним в этом ученье завсегдатаями были казак Перо и братья Хрипуновы – Александр и Иван, метко пускавшие стрелы из лука, хорошо владевшие саблей и шестопером в конном бою. Было заметно, что Иваницкий частенько уединяется и, выбрав место на берегу Днепра, с тоской смотрит куда-то в степь – на Запад. Повадин понимал, что причиной его тоски и мечтаний является любимая женщина, оставленная им далеко – за сотни вёрст от Запорожской Сечи – там, где заходит солнце.

* * *

А тем временем в Москве…