Царь и схимник

Один монах вручил иноку круглое серебряное блюдо, второй положил на это блюдо большие ножницы. После этого инок подошел к солее[110], где стоял спиной к нему настоятель. Священник обернулся, и Федор Кузьмич увидел в руках его Евангелие, которое тот прижимал к груди. Тогда инок взял с подноса ножницы и подал их старцу. Старец принял этот дар правой рукой, но не удержал и ножницы с веселым звоном упали на деревянную солею.

– Отрицаешься ли ты от грехов и дел своих прошлых? – спросил настоятель.

– Отрицаюся во имя Отца и Сына и Святаго Духа, – ответил инок, наклонился, подобрал ножницы и подал священнику во второй раз.

Тот снова не удержал ножницы и спросил:

– Отрицаешься ли ты от грехов и дел своих прошлых?

Как и в первый раз, инок ответил:

– Отрицаюся во имя Отца и Сына и Святаго Духа, – затем снова поднял ножницы и подал настоятелю.

Но тот уронил ножницы в третий раз и также спросил инока:

– Отрицаешься ли ты от грехов и дел своих прошлых?

– Отрицаюся во имя Отца и Сына и Святаго Духа, – в третий раз ответил инок, поднял ножницы и подал настоятелю.

Священник на сей раз взял ножницы, ближе подошел к иноку и выстриг у него с трех сторон по маленькому клочку волос на голове. Затем бросил все на поднос, который держал стоящий рядом монах, взял с подноса потир с миро и кисточкой начал наносить новому монаху освящение на тело. А когда дело дошло до ног, настоятель окропил и ступни, произнеся при этом:

– Стопы твои – стопы правды и благодеяния.

Далее священник препоясал новообращенного четырехконечным поясом и вручил ему скуфейку[111] со словами:

– Се шелом спасения.

Самым дорогим сердцу нового монаха оказалась лестовка, дарованная ему еще старцем Серафимом, которая со времени прибытия Федора Кузьмича в скит хранилась у настоятеля. Отец Рафаил вручил ему лестовку со словами:

– Се меч твой и щит твой…

Потом, помолчав немного, добавил:

– А теперь, монах Федор, ты должон будешь провести три дни и три ночи в алтаре, читая Псалтырь.

Два монаха в стихарях под руки повели постриженного в алтарь, зажгли большую восковую свечу, положили на аналой Псалтырь и удалились.

Монах Федор осмотрелся, ибо в алтарь он попал в первый раз. На стенах висели различные иконы, а на восточной стороне была большая икона, изображающая Иисуса Христа, выходящего из иорданских вод. Высоко над Его головой летел белый голубь – Святой Дух, а еще выше виднелся престол, где восседал Вседержитель.

Трое суток постриженному придется нести бдение в алтаре, но за одиннадцать лет общения с монахами он научился правильно поститься и выстаивал в молитвах долгие часы. Лишь иногда ноги отказывали, и Федор Кузьмич становился на колени. Так что трое суток бдения были для него как благодать Божия…

По освещенному свечой пространству алтаря вдруг пронеслись две кошки. Федор Кузьмич вздрогнул, но, перекрестившись, не прервал чтение Псалтыря. Следом за кошачьим мяуканьем за спиной послышался топот коней. Звенела сбруя, щелкала петля ямщика, кони храпели прямо в затылок. Монах Федор в очередной раз перекрестился, перевернул страницу Псалтыря и тут же ощутил удар плетью по спине…

Александра с детства никто не бил. Только единожды на параде отец его Павел Петрович изволил отпустить отроку подзатыльник за то, что тот принялся во время парада делать наставления младшему брату Константину. Оплеуха была несильной, но юному царевичу это показалось таким обидным наказанием, что он долго не мог простить батюшке.

Сейчас удар кнута перехватил дыхание, монах Федор походил на рыбу, выброшенную на лед. Ему сразу вспомнилось: такие же удары во сне ему наносили шпицрутенами солдаты Семеновского полка.

Второго удара не последовало. Видимо, испытание предназначалось для того, чтобы монах обернулся и прекратил чтение. Но он упрямо продолжал читать Псалтырь.

Где-то на потолке раздался стук. Если бы в этом месте находился чердак, можно было бы решить, что кто-то специально стучит, чтобы отвлечь чтеца от Псалтыри. Сквозь стук прорвался удивительно знакомый голос, он приближался. И вот прямо возле левого уха голос бабушки позвал его:

– Алекс, Алекс…

Так звала маленького царевича только бабушка Екатерина Великая. Нельзя сказать, что мальчик обожал ее, особенно, когда от нее исходили нехорошие запахи. Но при царском дворе бабушка была единственным человеком, кто хоть как-то любил подрастающего царевича. Федор Кузьмич в очередной раз перекрестился и начал читать следующий псалом…

Ближе к утру Федор Кузьмич уже настолько освоился с дьявольскими проказами, что не обращал на них никакого внимания. В очередной раз закончив читать Псалтырь, он прочитал отпуст[112] и направился к маленькому столику у стены, на котором стоял стеклянный графин со святой водой. Утолив жажду, монах Федор снова принялся за чтение, только нечисть его уже не трогала.